рил, будто мозг - это вовсе не мясо, и сосет он его с 
особого соизволения, потому как насосется, так во сне ему бывают чудные видения 
и на другой день он может пророчествовать до самого полудня.
     - Ну-ну! - сказал Мацько. - Прекрасная Рынгалла теперь вдова и может 
потребовать, чтобы ты служил ей.
     - Понапрасну будет стараться, я себе выберу другую госпожу и буду верен ей 
до гроба, а там и жену себе добуду.
     - Ты добудь сперва рыцарский пояс.
     - Эва! Да разве после родин не будет ристалищ? А до ристалищ или после них 
король не одного рыцаря опояшет. А я против всякого выйду на бой. И епископ не 
победил бы меня, если бы мой конь не сел на задние ноги.
     - Найдутся там получше тебя.
     Тут шляхтичи из-под Кракова начали кричать:
     - Господи, да ведь перед королевой не такие, как ты, будут выступать, а 
славнейшие рыцари мира. Состязаться будут Завиша из Гарбова, да Фарурей, да 
Добко из Олесницы, да Повала из Тачева, да Пашко Злодзей из Бискупиц, да Ясько 
Нашан, да Абданк из Гуры, да Анджей из Брохотиц, да Кристин из Острова, да Якуб 
из Кобылян!.. Где тебе мериться с ними силами, ведь против них никто не устоит 
ни при чешском, ни при венгерском дворе. Что ты болтаешь, будто ты лучше их? 
Сколько тебе лет?
     - Восемнадцатый год, - ответил Збышко.
     - Да тебя любой ногтем пришибет.
     - Посмотрим.
     - Слыхал я, - сказал тут Мацько, - будто король щедро награждает рыцарей, 
которые возвращаются с литовской войны. Кто из вас краковский, - скажите, 
правда ли это?
     - Ей-ей, правда! - ответил один из шляхтичей. - Всему свету известна 
щедрость короля, только пробиться сейчас к нему будет трудно - ведь в Кракове 
полным-полно гостей, которые съезжаются на родины и крестины, желая воздать 
честь и хвалу нашему государю. Ждут венгерского короля, приедет, говорят, 
римский император и всякие князья и правители, да и рыцарей будет тьма, всякий 
ведь надеется, что не уйдет от короля с пустыми руками. Толкуют, что прибудет 
сам папа Бонифаций, который тоже ищет милости и помощи у нашего государя против 
своего авиньонского недруга.
     Нелегко будет доступиться к королю в такой толпе, но уж если доступишься и 
припадешь к его стопам, то он щедро вознаградит тебя, коли ты этого заслужил.
     - Я припаду к стопам короля, потому что заслужил, а случись еще война, 
опять пойду воевать. Взял я кое-какую добычу, да и князь Витовт меня не забыл, 
не беден я, но скоро уже состарюсь, а как сил-то убудет, захочется и мне иметь 
спокойный угол.
     - Король не оставил своей милостью тех, кто вернулся из Литвы от Яська из 
Олесницы, они все сейчас как сыр в масле катаются.
     - Вот видите! А я в ту пору не воротился - все еще воевал. Надо вам 
сказать, что немцам дорого обошелся союз короля и князя Витовта. Князь 
хитростью захватил заложников, а потом как ударит на немцев! Он разрушил и 
предал огню замки, перебил рыцарей, истребил пропасть народу. Немцы хотели 
отомстить вместе с Свидригайлом <Свидригайло (в католичестве Болеслав, ок. 1370 
- 1452), младший из Ольгердовичей, будучи недоволен сближением Ягелло с 
Витовтом и передачей последнему власти в Литве, бежал к крестоносцам, признал 
себя их вассалом и отдал им Жемайтию. Несколько лет он воевал с Витовтом, пока 
не получил в удел Подолию и Северскую землю. После смерти Витовта был в 1430 - 
1432 гг. великим князем литовским, вступил в конфликт с польскими феодалами 
из-за подольских земель и был низложен, боролся за власть, найдя опору в 
русских землях княжества и принимая помощь Ордена, но потерпел неудачу.>, 
который бежал к ним. Опять начался великий поход. Сам магистр Конрад <Имеется в 
виду великий магистр Ордена в 1391 - 1393 гг.
     Конрад фон Валленрод. Мицкевич сделал его героем одноименной поэмы 
(наделив такой судьбой и мотивами действий, которые являются плодом 
художественного вымысла и далеки от реальности).> выступил с большой ратью. 
Немцы осадили Вильно, пытались с высоченных башен пробить тараном стены замков, 
пытались добыть замки изменой - не удалось! А на обратном пути столько их 
полегло, что и половина назад не вернулась. Выходили мы в поле и против Ульриха 
из Юнгингена, брата магистра, самбийского правителя <Самбия - часть Пруссии, 
завоеванная Орденом к середине XIII в.>. Но Ульрих в страхе бежал со слезами, и 
с той поры настал мир, и город теперь отстраивается. Один святой монах, который 
мог босыми ногами ходить по раскаленному железу, пророчествовал, будто теперь 
Вильно до светопреставления не увидит под своими стенами вооруженного немца. Но 
если так оно будет, то чьих же рук это дело?
     При этих словах Мацько из Богданца вытянул свои руки - широкие, непомерной 
силы, а прочие, качая головами, стали поддакивать:
     - Да, да! Это он верно говорит! Да!
     Но тут разговор оборвался из-за шума, долетевшего с улицы в окна, из 
которых вынули бычьи пузыри, так как ночь спустилась теплая и ясная.
     Издали донесся звон оружия, человеческие голоса, фырканье коней и песни.
     Все в корчме удивились, так как время было позднее и луна уже высоко 
поднялась в небе. Хозяин-немец выбежал во двор корчмы, но не успели гости 
осушить последние кружки, как он еще поспешней вернулся назад и крикнул:
     - Едет какой-то двор!
     Через минуту в дверях появился слуга в голубом кафтане и алой шапочке. Он 
остановился на пороге, окинул взглядом присутствующих и, увидев хозяина, 
сказал:
     - Вытрите столы да зажгите огонь: княгиня Анна Данута остановится здесь на 
отдых.
     С этими словами он повернулся и вышел