явственно ощущалось  в  самом  воздухе.  Холодные  ветры  остались  далеко
позади, солнце с каждым днем  пригревало  все  жарче,  а  когда  порой  мы
подкрадывались к берегам островов совсем близко, ветерок, дувший с  земли,
доносил до нас терпкие ароматы цветок и неведомых растений.
     Весна  на  островах  была  в  полном  разгаре.  Невзирая  на  тяжелую
корабельную службу, я с радостным волнением встречал здешнее, совсем иное,
чем у нас, небо - мне ведь впервые в жизни довелось оказаться в полуденных
краях.
     Ряд островов мы миновали без приключений, далеко обходя Барбадос,  на
котором без малого сто лет назад обосновались англичане.  Потом  мы  взяли
курс на юго-запад, огибая Гренаду.  Приближались  морские  пути  испанских
судов.  Теперь вахтенный в "гнезде"  с  особым  вниманием  всматривался  в
морскую даль.  Но всматривался тщетно. Море до самого горизонта оставалось
пустынным, словно никогда и не было здесь человека.
     Капитан, взбешенный неудачей, изрыгал проклятья на всех и вся.  Ходил
он вооруженным до зубов, словно ежеминутно опасался бунта, но на нас рычал
лишь издали, зато тем более жестоко вымещал свое бешенство  на  двух  юных
индейцах.  Чего только не приходилось им терпеть! А когда однажды  старший
из них, двадцатилетний парень, защищаясь, сделал  какое-то  непроизвольное
движение, капитан выхватил пистолет, готовый тут же  его  пристрелить.  Но
затем он передумал и приказал накормить парня до отвала солониной,  и,  не
давая ему ни капли воды, привязать к фок-мачте. Бедняге, выставленному под
палящие лучи солнца, предстояло оставаться здесь,  пока  он  не  умрет  от
жажды.  Капитан пригрозил, что пристрелит как пса всякого, кто  попытается
помочь индейцу.
     Случилось это в полдень  того  дня,  когда  далеко  на  западе  из-за
горизонта показались вершины Гренады.  Мы взирали на жестокость  капитана,
как прибитые собаки, запуганные, бессильные что-либо  предпринять.  Парень
стоял у мачты целую ночь и весь следующий день под разящими лучами солнца.
У него был сильный характер. Он молчал. Ни словом не выдал он своих мук.
     К исходу  дня  все  во  мне  взбунтовалось,  дала  себя  знать  кровь
вирджинского поселенца.  То, что капитан посмел так бесстыдно и откровенно
измываться над человеком на наших глазах, я воспринял  как  издевательство
над самим собой.  По всему судя, в глазах  капитана  мы  были  сбродом,  с
которым не стоило считаться.
     С наступлением ночи я принял решение прийти  парню  на  помощь.  Ночь
выдалась пасмурной, черной, как тушь,  порывы  теплого  ветра  свистели  в
снастях.  Вероятно, собирался дождь, но уверенности в этом не было:  много
дней кряду стояла ясная погода.
     Под утро мне предстояло заступать на вахту.  Поэтому сразу  же  после
полуночи  я  пробрался  к  фок-мачте.  Все  складывалось  удачнее,  чем  я
предполагал: никто меня не заметил.  С собой я  прихватил  большую  кружку
пресной воды и немного размоченных сухарей.
     Поблизости никого не было.  Индеец со связанными  и  прикрученными  к
мачте руками, стоя, дремал.  Я  поднес  кружку  к  его  губам.  Несчастный
испуганно  вздрогнул.  Пил  он  жадно,  не  отрываясь.  Потом   маленькими
кусочками я совал ему в рот  размоченные  сухари.  Мы  не  произносили  ни
слова, и я не думаю, чтобы он меня узнал.  Я собирался дать ему еще глоток
воды прополоскать рот, но не успел.
     Дверь капитанской каюты вдруг  распахнулась,  и  луч  света  разорвал
тьму.  Как ошпаренный я отпрянул в сторону. К несчастью, кружка  выпала  у
меня из рук и с грохотом  покатилась  по  палубе.  Капитан,  высоко  держа
фонарь в поднятой руке, направился в мою сторону.  По всей вероятности, он
заподозрил  что-то  неладное,  ускорил  шаги  и,  во  всю  глотку  изрыгая
проклятия, стал звать вахтенного.
     Поблизости от фок-мачты лежали свернутые в бухты канаты, разные ящики
и всякая рухлядь.  Я нырнул туда и притаился в темном углу. Минуту  спустя
до меня донеслись яростные крики капитана:  обнаружив,  видимо,  кружку  и
догадавшись о происшедшем, он тут же приказал матросам  искать  виновника.
Однако добился он немногого - все ненавидели этого изувера  и  не  слишком
рьяно выполняли его приказ.  Капитан кипел  от  бешенства,  рычал  во  всю
глотку, потом скрылся в своей каюте, грохнув дверью.
     Никем не замеченный, я юркнул в кубрик и  как  ни  в  чем  не  бывало
улегся на свою койку.
     Но  я  сильно  заблуждался,  полагая,  что  этим  дело  кончится.  На
следующий день капитан собрал на палубе всю команду  и  потребовал,  чтобы
виновник назвался сам, иначе он прикажет всыпать  плетей  обоим  матросам,
стоявшим на вахте, во  время  которой  случилось  ночное  происшествие.  С
ненавистью глядя на нас, он добавил сквозь зубы,  что  заставит  бить  их,
пока они не испустят дух.
     Среди других на палубе стоял и я.  У меня не вызывало  сомнений,  что
этот злодей исполнит свою угрозу и заставит  бить  двух  безвинных  людей.
Происходило все это вблизи  фок-мачты,  из-под  которой  угасающим  взором
смотрел на нас молодой индеец. Я понимал, чем все это может кончиться.
     Внутренне содрогаясь, я выступил вперед и, решительно глядя  в  глаза
капитану, громко и четко заявил, что виновник - я.
     - Ты-ы-ы?.. - зловещим хрипом вырвалось из его глотки.
     Огромная  его  голова,  выпученные  глаза  и  хищно  оскаленный   рот
представились мне в этот миг мордой какого-то страшного  морского  чудища.
Капитан медленно приближался, сверля  меня  взглядом.  Внезапно  он  резко