оказалось, что это целая  хорошо  вооруженная  флотилия,  и  нам  пришлось
поживее уносить ноги, дабы самим не попасть в  переделку.  Тогда  капитан,
раздосадованный неудачей, решил двигаться дальше на юг  к  торговым  путям
испанских судов, где добыча доставалась обычно легче, а если повезет, то и
более богатая.
     - Испанцы - самое милое дело, -  разглагольствовал  боцман  в  редкие
минуты хорошего расположения духа. - Резать им глотки - одно удовольствие,
а серебра у них - целые кучи!
     Я скрипел зубами от досады при мысли, что так бездумно впутался в эту
грязную компанию, по мне но оставалось ничего  иного,  как  скрывать  свое
возмущение  под  маской  безразличия.  Более  того,  я    заслужил    даже
определенное уважение у пиратов  за  сноровку,  поскольку  в  обращении  с
пушкой добился, кажется, немалых успехов.
     В районе Гваделупы мы проплывали мимо  другого  острова,  значительно
меньшего по размерам, хотя тоже гористого и покрытого лесом.
     - Это не Мартиника? - спросил я у Вильяма.
     - Нет, дружище, Мартиника лежит южнее, а это Доминика. Мы, англичане,
давно точим на нее зуб, но не одна буйная голова раскроит еще себе череп о
скалистые берега этого острова, прежде чем  нам  удастся  заглотнуть  этот
кусок.
     - Что, к острову трудные подступы?
     - Да нет, подступы как подступы.  Но на острове  оказались  проклятые
индейцы и дерутся как бешеные. Никак к ним не подберешься.
     - Слушай, Вильям, - воскликнул я удивленно, - а ты не ошибаешься? Мне
казалось, что на всех островах Малых Антил индейцев  давно  уже  поголовно
истребили...
     - Well,  на  многих  действительно  истребили,  но  не  везде.   Вот,
например,  Доминика.  И еще...  Если дня через два-три благополучно минуем
Мартинику, увидим остров Сенте-Люсия. На нем тоже все еще держатся карибы,
как  и  встарь.  А  еще  южнее есть остров Сент-Винсент.  Там то же самое.
Белый,  попади он на этот берег,  может прощаться  с  жизнью.  Мы  не  раз
высаживали  там  вооруженные  отряды,  чтобы подразжиться рабами для наших
плантаций, но эти бестии защищаются с таким упорством, что быстро отбивают
охоту с ними связываться. Ну да ладно, ничего... Дойдет и до них черед...
     К индейцам я всегда  питал  непримиримую  вражду,  поскольку,  будучи
вирджинским поселенцем, немало наслышался проклятий в их адрес, а мой отец
в молодости и сам с ними воевал в рядах Бэкона.  Однако  теперь  мне  было
как-то трудно разделять ненависть Вильяма к этим островитянам. Они жили на
своих островах и никому не причиняли вреда.  Можно ли удивляться, что  они
ожесточенно  сопротивлялись  попыткам  обратить  их  в  рабство,  которое,
бесспорно, было страшнее смерти. "А  может  быть,  эти  дикари  переживают
всякое угнетение так же болезненно, как и я, как и любой из нас?"
     - Они людоеды, эти островитяне? - спросил я Вильяма.
     - Известно.
     - Откуда известно? - не отступал я.
     - Всякий болван знает.
     Вероятно, лицо мое не выражало должного доверия к этому  утверждению,
и Вильям хотел было оскорбиться, но тут же рассмеялся и, помолчав, сказал:
     - Если тебе это  интересно,  спроси  у  Арнака,  у  того  парня-раба,
которого истязал Старик.  Правда, сам-то Арнак родом откуда-то из низовьев
Ориноко, а не с этих островов, но тоже кариб, как и эти на островах.
     - Как же мы с ним поймем друг друга?
     - Поймете.  Он говорит по-английски... Не попадись  только  на  глаза
капитану.  Если Старик заметит, что ты разговариваешь с  его  рабом,  тебе
несдобровать.  И еще: поторопись, покуда  индейцы  живы,  -  Старик  скоро
замучит их до смерти.
     - Страшно подумать, как он измывается  над  парнями,  -  вырвалось  у
меня. - Зачем он это делает?
     - Зачем? Не понимаешь, чудак! У него  это  единственное  развлечение.
Кровожадная натура этого изверга все время требует жертвы, чтобы  медленно
доводить ее до смерти.  Прежде у него был молодой негр.  Старик  измывался
над ним до тех пор, пока ниггер не сдох как собака.  Теперь вот  он  завел
себе этих двух индейцев.  Голову даю на отсечение, живыми из  этого  рейса
они не вернутся, не будь я Вильям.
     - Скверная история!
     - Все нормально, малыш!
     - Не понимаю.
     - А  чего  тут  понимать?  Это  хорошо,  что  Старик  измывается  над
индейцами. По крайней мере, нас, матросов, оставляет в покое.
     У Вильяма, в сущности, было незлое сердце, но разбойничьи устои жизни
на пиратском корабле извратили в нем все представления о добре  и  зле.  Я
искренне привязался к старому матросу и про себя  твердо  решил  сразу  же
после возвращения в Северную Америку сманить его с корабля, взять с  собой
в леса Пенсильвании и там  помочь  стать  порядочным  человеком  и  добрым
товарищем. В Пенсильвании вирджинским лордам меня не достать.


                          КАПИТАН И ДВА ИНДЕЙЦА

     Курс наш лежал строго на юг.  Был  февраль.  Приближение  к  экватору