стрелять из него я не мог, но разве, отводя и спуская курок, нельзя высечь
искру?
     Со всех ног я бросился в пещеру. В углу в пыли нашел пистолет, протер
его, проверил - пружина курка была цела и лишь заржавела.  Несколько раз я
отвел и спустил курок, пока не пошло легче. Когда я очистил железную полку
от ржавчины и спустил на нее курок, я чуть не  ошалел  от  радости:  искра
высеклась - яркая, веселая, жаркая искра.
     Второй вопрос: удастся ли найти трут для разведения огня? Сухая трава
не хотела заниматься, мелко наструганное сухое дерево - тоже нет.  Тогда я
нашел в лесу  старое  трухлявое  дерево,  выгреб  из  него  немного  пыли,
тщательно ее растер и высушил на солнце.  Потом  я  насыпал  ее  на  полку
пистолета.  Щелчок спущенного курка - и  искра.  Пыль  затлела!  Я  подул:
робкий голубоватый язычок пламени. Я добавил веточек - огонь!
     - Огонь! Огонь! - закричал я как ребенок.
     Я подложил сухих  веток  -  огонь  усиливался,  разрастался,  трещал.
Волнение душило меня.  Еще веток! Пламя выросло в рост  человека,  победно
гудело, сыпало искрами. Новый, животворный, могущественный союзник!
     Бегом таскал я сухие ветки, в избытке  валявшиеся  поблизости.  Когда
огонь набрал силу и я  убедился,  что  он  не  зачахнет,  я  забил  зайца,
освежевав, нанизал тушку на прут и  стал  медленно  вращать  над  костром.
Вскоре в воздухе разнесся восхитительный аромат печеного мяса.  Он был так
ошеломителен, что у меня закружилась голова и потекли слюнки.
     Я никогда не забуду вкуса этого первого пиршества. Пока костер трещал
и гудел все веселее, я стоял рядом, упиваясь и лакомством, и гордясь  тем,
что вырвал у сил природы такой бесценный дар.
     Снова сослужил службу опыт, приобретенный в лесах Вирджинии.  Я  умел
без особых усилий поддерживать костер так, чтобы он  не  затухал.  Правда,
теперь у меня  стало  больше  работы,  поскольку  к  прежним  обязанностям
добавилась новая - доставка из леса запасов топлива.
     Обладание огнем как бы расширило мой взгляд на мир,  вселило  в  меня
надежду, приумножило мои силы, придало мыслям моим смелости  и  полета.  Я
стал уже задумываться, как по примеру Робинзона обжечь посуду из  глины  и
готовить в ней пищу. Но тут подоспела Другая, более неотложная работа.
     В этот период, в первой половине мая, стала серьезно меняться погода.
Лохматые тучи, день от дня все более темные, громоздились над островом,  и
дожди шли с каждым днем  все  сильнее.  Не  приходилось  сомневаться,  что
приближается период дождей.
     На острове я жил уже два с лишним месяца.  Сколько раз за  это  время
взбирался я на вершину холма и  понапрасну  всматривался  в  даль!  Я  все
больше  свыкался  с  мыслью,  что  пробуду  здесь  дольше,  чем   поначалу
предполагал, и к этой  неизбежности  следовало  как-то  приспособиться.  В
мешочке у меня было немного кукурузных и ячменных  зерен.  Свежие  фрукты,
как и сырое мясо, начинали  вызывать  у  меня  отвращение.  Добытый  огонь
открывал передо мной возможность разнообразить свой стол  -  будь  у  меня
больше зерна, я мог бы растереть его в муку и испечь  хлеб.  Из  рассказов
Робинзона Крузо я помнил, что пора дождей - лучшее  время  для  посева,  а
поэтому решил немедля взяться за возделывание земли.
     В двухстах шагах от пещеры, на берегу  ручья,  я  отыскал  подходящее
место.  Почва здесь показалась мне плодородной,  трава  и  кустарник  были
особенно густы.  Со всей скрупулезностью приступил я к уничтожению  буйной
растительности.  Она испокон веков полонила  здесь землю,  глубоко  пустив
корни, и борьба с ней была тяжкой, а орудия мои более чем  примитивны.  Не
одна капля пота упала с моего лба, и прошла неделя, прежде чем  я  очистил
поле размером пятьдесят на пятьдесят шагов. Я хотел вскопать землю, но это
оказалось делом нелегким - она слежалась и сплошь проросла корнями. Лопата
моя из панциря черепахи сломалась, и пришлось от  этой  затеи  отказаться.
Выкорчеванные кусты и травы высохли, я их сжег и этим ограничился.
     Зерна я посеял на двух отдельных участках: на одном  -  кукурузу,  на
другом - ячмень.  Оказалось, что участок я приготовил больше, чем  у  меня
было зерен.  Закончив сев, я пробороновал поле веткой, чтобы не соблазнять
пернатых, и наконец  мог  разогнуть  натруженную  спину  и  с  облегчением
вздохнуть.
     - Дело сделано важное! - проговорил я  с  удовлетворением,  глядя  на
поле. - Любопытно, что из этого вырастет.
     Кончался  май.  Дожди  все  шли,  частые,  грозовые,  ливневые,    но
непродолжительные.  Солнце по нескольку раз в  день  выходило  из-за  туч.
Влажный воздух напоен был ароматом мокрой разогретой зелени.


                            Я ВИЖУ ДВУХ ЛЮДЕЙ

     Одиночество  давало  себя  знать  все  сильнее.  Я  все  чаще  громко
разговаривал сам с собой.  Личность моя раздвоилась, и стало  как  бы  два
Яна: один - горячий и нетерпеливый, другой - рассудительный и  сдержанный.
Если один, горячий, на чем-то настаивал, то второй ему перечил и возражал.
Очевидно, разум мой, привыкший к мышлению в человеческом обществе,  должен
был с кем-то общаться, пусть даже с  самим  собой.  Такие  вот  странности
порождало мое одиночество.
     Однажды,  как  и  много  раз  прежде,  я  стоял  на  вершине   холма,
наслаждаясь хорошей погодой и  чистым  воздухом.  Именно  теперь,  в  пору