до меня лишь легким шумом.  Всюду здесь густо  росли  кактусы.  Местами  с
трудом  удавалось  пробраться  сквозь  колючий  кустарник,   переплетенный
лианами. Поражали богатство и разнообразие пернатого мира. Кроме попугаев,
в зарослях порхало множество других птиц,  и  часто  настолько  необычных,
что, впервые их видя, я не мог надивиться.  Одни, например, крупнее нашего
голубя, обладали громадными клювами длиной в три четверти их  собственного
тела'. Когда они перелетали с места на место, могло показаться, что летают
одни клювы.  Вид этих диковинных существ, неведомых в наших родных  краях,
лишний раз доказывал, насколько чужд мне был здешний мир.

     [' Речь идет, вероятно, о  туканах  -  типичных  обитателях  Южной  и
Центральной Америки (здесь и далее прим. пер.).]

     И при всем этом я ни на минуту не отрывался от реальности.
     "Да, - думалось мне, - сколько пищи летает здесь по воздуху!  Будь  у
меня хоть плохонькое ружье, недурное блюдо можно бы заполучить..."
     В одном месте я вспугнул в зарослях крупную черную птицу из семейства
куриных, которая, не поднимаясь в воздух, резво убегала от меня по  земле.
Я метнул вслед ей палку,  но  промахнулся.  Да,  без  ружья  я  был  здесь
бессилен, как младенец, несмотря на все богатство природы.
     Пробираясь дальше сквозь  чащу,  я  добрался  до  подножия  холма,  с
вершины которого накануне осматривал остров, и вышел на небольшую песчаную
поляну,  лишь  кое-где  поросшую  редкими  пучками  травы.  Выбираясь   из
последних кустов, я заметил на поляне какое-то движение и панику: ящерицы,
и притом  очень  крупные!  Они,  видимо,  грелись  на  солнце,  а  теперь,
напуганные моим появлением, бросились врассыпную.  Одна из  них,  довольно
большая, длиной, пожалуй, с мою руку, приостановилась шагах в двадцати  от
меня и, застыв, крохотными глазами  следила  за  неведомым  ей  врагом.  Я
осторожно поднял свою палку и метнул ее в  пресмыкающееся.  Палка  стрелой
просвистела в воздухе,  но  ящерица  оказалась  еще  быстрей.  Прежде  чем
тяжелый снаряд достиг цели, она скрылась, юркнув в нору.
     Здесь, на поляне, обитала целая колония этих рептилий! Тут  и  там  в
земле темнели входы в их норы,  очень  похожие  на  кроличьи,  разве  чуть
поменьше.  Мне сразу же  вспомнилось,  что  у  индейцев  Северной  Америки
ящерицы считались изысканным деликатесом.  Не отведать  ли  и  мне  по  их
примеру  мяса  ящерицы?  Стоя  на  поляне,  я  ломал  голову,  как  добыть
соблазнительную дичь. Попробовать выкопать? Но чем? Не исключено, что норы
очень глубокие. И тогда я перенесся памятью в далекие годы своего детства,
когда вместе со сверстниками охотился в нашей вирджинской долине на разную
мелкую дичь.  Из бечевки мы вязали тогда хитроумные силки и укладывали  их
на звериные тропы или у входов в норы.
     - О давние милые времена! - воскликнул я, исполненный горести,  когда
перед мысленным взором моим промелькнули картины далекого прошлого.
     Эти воспоминания заставили меня еще острее ощутить всю  бедственность
нынешнего моего положения и одиночества. Я срезал несколько длинных тонких
лиан, гибких, как шпагат,  смастерил  из  них,  как  в  детстве,  силки  и
разложил у нор.  Во время этих приготовлений прошел проливной дождь,  хотя
через  минуту  снова  засияло  солнце.  Расположившись    неподалеку,    я
прокараулил целый час; к сожалению, ни одна  ящерица  так  и  не  высунула
носа.  Солнце клонилось к западу, и, потеряв  на  сегодня  всякую  надежду
что-либо раздобыть, я решил вернуться сюда завтра.
     Еле волоча ноги, побрел я к своему дереву.  Самочувствие мое  заметно
ухудшилось.  Порой кружилась голова, докучала нарастающая боль  в  висках,
появился озноб. С ужасающей быстротой, буквально с каждой минутой, я терял
силы. Ко всем испытаниям последних дней добавилась какая-то болезнь.
     Я  едва  смог  вскарабкаться  на  дерево  и  привязаться  лианами.  К
принесенным орехам я так и не притронулся. К горлу подступала тошнота.


                               ЗАКОН ЖИЗНИ

     Это была ужасная ночь.  Я почти не спал. Меня мучили страшные кошмары
и видения.  Мне казалось, будто я лечу в пропасть, и я наверняка  свалился
бы  с  дерева,  не  привяжись  я  лианами.  В  лихорадочном   бреду    мне
представлялось, будто я черепаха, на которую  с  грозным  рыком  бросается
огромный хищник и рвет ее, то есть меня, на части. Когда наконец забрезжил
рассвет, я чувствовал себя настолько ослабевшим, что мне не хотелось  даже
спускаться вниз.  Всю ночь шел дождь. Я насквозь промок, и это  еще  более
усугубляло и без того бедственное мое положение.  Несмотря на сильный жар,
я  весь  дрожал  от  холода.  Восход  солнца  вселил  в  меня  надежду  на
облегчение, а по мере того, как наступал жаркий тропический день и  одежда
моя просыхала, я действительно почувствовал себя лучше.
     Со вчерашнего утра во рту у меня не было  и  маковой  росинки.  Около
полудня я спустился все-таки с дерева и с тремя кокосами поплелся к  морю,
чтобы отыскать там подходящие камни и разбить орехи.
     Как же я ослабел за одну эту ночь! Мне никак не  удавалось  расколоть
скорлупу кокосов.  Она оказалась слишком твердой для моих немощных ударов.
К счастью, острием ножа я сумел просверлить небольшое  отверстие  и  через
него  выпить  немного  кокосового  молока.  По-прежнему  снедаемый   диким
голодом, я побрел на поляну ящериц.  К неописуемой моей радости, в один из