родственники.
     - Поглядывай за ними, как бы они не пустили предательской  стрелы.  А
пока иди к Вагуре, возьми  мой  мушкет  и  сразу  же  возвращайся!  Мушкет
заряжен картечью. Потом пойдем вместе к пленникам...
     - А дон Эстебан разрешит?
     - Уже разрешил.
     - Глупец!
     - Нет, не глупец: слишком самоуверен и хвастлив.
     - Будем драться, Ян?
     - Пока не знаю. Может, удастся избежать...
     Едва Манаури вернулся, мы тут же направились к несчастным, окруженным
стражей.  Они стояли посреди поляны, сбившись в жалкую беспомощную  кучку,
теснимую со всех сторон индейцами чаима.  Чаима выглядели воинственно. Это
были воины-карибы, жившие на льянос' к  северу  от  Ориноко.  На  груди  у
каждого висел латунный крестик вместо обычных талисманов -  они  и  впрямь
были христианами.
     [' Л ь я н о с  -  (от  исп.  llano  -  равнина)  -  тип  саванны  на
северо-востоке Южной Америки.]
     Пленники,  заметив,  что  я  направляюсь  к  ним,  подняли  головы  и
оживились, словно стряхнув с себя оцепенение.  В глазах  у  них  вспыхнули
проблески надежды.
     - Вы по доброй воле идете с испанцами? - спросил я у них.
     Вопрос прозвучал чуть ли не как оскорбление или насмешка:  все  бурно
запротестовали.
     - А если так, то отчего вы не убежали, отчего не защищались?
     Один из пленников постарше, лет тридцати, ответил:
     - Мы не могли, господин, они  напали  на  нас  неожиданно.  Некоторым
удалось, а нам нет.
     - Я хочу вас спасти! Но если я вступлю с  испанцами  в  бой,  вы  нам
поможете?
     Они сразу же ожили, прежней угнетенности как не бывало. Обеспокоенные
чаима подступили к нам ближе, схватившись за оружие.
     В  это  время  Арнак  шепнул  мне,  что  от  главного  тольдо  к  нам
направляется сын Конесо.
     - Его послали за нами следить, - проговорил я. - Лучше им не знать, о
чем мы говорим.  Иди, Арнак, ему навстречу и во что бы то ни  стало  верни
назад.
     - А если он не послушает?
     - Сделай так, чтобы послушал! До кровопролития не доводи, понятно?
     - Еще какой-то испанец идет! Его послал дон Эстебан.
     - Этот, наверно, не понимает по-аравакски...
     Я снова повернулся к пленникам.
     - Если дело дойдет  до  драки,  -  продолжал  мой  собеседник,  -  мы
поможем, конечно! Но не знаем, как это сделать.
     - Напасть на охрану.
     - С голыми руками?
     - Начнется переполох.  Люди Вагуры подбросят вам палицы и  копья,  но
больше рассчитывайте на себя и на внезапность. А мы вас поддержим огнем из
ружей.
     - Хорошо, господин, мы все сделаем!
     - Теперь выбирайте из своих двух или  трех  человек,  которых  сейчас
позовут на совет под главный тольдо.
     - Хорошо, господин!
     - Еще одно: если мы освободим вас от испанцев, что вы станете делать?
Останетесь в Сериме?
     - Никогда! Ни за что! - раздались со всех сторон возбужденные голоса.
- Ведь Конесо нас предал! Мы не хотим оставаться у него!
     - Значит, пойдете с нашим родом?
     - Куда прикажешь, господин!
     Арнак не подпустил к нам сына Конесо и спорил  с  ним  на  полдороге;
впрочем, теперь это было уже неважно: мы возвращались к тольдо.  Но  вдруг
на площади послышался какой-то шум. Я обернулся.
     Несколько испанских солдат  приблизились  к  отряду  Вагуры  и  стали
подтрунивать над нашими воинами.  Араваки понимали  испанский  -  еще  бы,
пробыть столько в неволе, - но,  не  отвечая  на  насмешки,  держались  со
спокойным достоинством.  Главной мишенью насмешек солдаты  избрали  ружья,
которыми были вооружены наши воины, и,  подсмеиваясь,  выражали  сомнение,
заряжены ли ружья вообще.  Один испанец, совсем  обнаглев,  решил  вырвать
мушкет из рук у Вагуры, чтобы  посмотреть,  есть  ли  на  полке  порох,  и
схватился обеими руками за ствол.  Вагура не  дал  ему  ружья.  Завязалась
потасовка.
     Видя,  что  из-за  этого  может  вдруг  раньше   времени    вспыхнуть
перестрелка, я крикнул Вагуре, чтобы  он  отпустил  мушкет.  Юноша  тотчас
повиновался.  К месту скандала  вместе  со  мной  подошел,  проявив  живой
интерес, и дон Эстебан.
     Не  в  меру  прыткий  солдат,  посмеиваясь,  взвел  курок  и   крайне
поразился,  увидя  на  полке  порох.  Он  возбужденно  совал  ружье  своим
собратьям, в том числе и дону Эстебану.
     - Que miraculo! Чудеса! - выкрикнул  он.  -  Escopeta,  ружье,  ружье
действительно заряжено!