брали, а брали люди Конесо.  Теперь же, когда пришло время отдавать людей,
Конесо юлит и уверяет меня, что людей у него нет, а те, кого он хотел  мне
отдать, будто бы убежали в лес.  Я знаю, часть действительно  убежала,  но
многие еще остались.  Поэтому я прошу, ваша милость, заставь глупых понять
свое благо и добром отправляться в Ангостуру.  А если Конесо не выдаст мне
всех пятьдесят человек, передай ему от меня, я сдеру с него шкуру.
     - А что это за люди там  стоят?  -  спросил  я,  указывая  на  группу
араваков, окруженных неподалеку от нас охраной из числа индейцев чаима.  -
Чего они ждут?
     - Они пойдут  с  нами.  Но  их  только  двадцать  три,  а  мне  нужно
пятьдесят.
     - Что-то они очень уж невеселы.
     - Потому что глупы! Не знают, что их ждет...
     - А может, слишком хорошо... знают?!
     Я произнес эти слова медленно, чуть ли не безразлично, но дон Эстебан
снова устремил на  меня  острый  взгляд,  настороженный  и,  как  вначале,
невыразимо холодный.  Он подошел ко  мне  вплотную.  У  него  были  черные
нависшие брови, длинные густые ресницы,  серые,  как  свинец,  глаза,  что
придавало  его  лицу  твердое,  стальное  выражение.  Губы  его  перестали
улыбаться и сжались в жесткую складку.
     - Сеньор кавалер! - произнес он злобно, чуть ли не дыша мне  прямо  в
лицо. - Сеньор кавалер, надеюсь,  ваша  милость  хорошо  слышал  и  оценил
значение того, что я только что сказал.
     - Я не совсем понимаю, о чем идет речь. Прошу повторить.
     - Я заверил вашу милость, что пощажу ваших людей и не трону их.
     - Ах так! Спасибо за доброту, дон Эстебан.
     - Но я иду на это с расчетом, что  в  интересах  сеньора  помочь  мне
собрать пятьдесят человек.
     - А если и я, подобно аравакам, не сумею оценить своего блага, так ли
уж тяжек будет мой грех?
     - Теперь я не понимаю, ваша милость! Говори ясней!
     - Если я не помогу вашей милости?
     Дон Эстебан прищурил глаза,  словно  целился  в  меня  из  невидимого
ружья.
     - Не думай, сударь, что и прежде я не замечал твоих  шуточек!  Теперь
же ты явно издеваешься! Ладно, тогда шутки в сторону! Если ты не  сделаешь
того, о чем тебя просят, может случиться, я  вспомню,  что  советовал  мне
Конесо относительно твоих людей.
     - Это угроза?
     - Как угодно, сударь, возможно, и угроза!
     Изобразив на лице крайний испуг, я покачал  головой...  и  разразился
громким смехом.
     - Пусть сударь соблаговолит простить меня  за  дурные  манеры,  но  в
голову мне пришла забавная мысль: а что, если и мои люди сбегут в лес, как
и прочие, что тогда?
     - А разве ты не в моих руках как заложник?
     - А если и я убегу?
     - Ничего не выйдет, ваша милость:  мои  люди  знают  дело  и  отлично
стреляют.
     - Позволь, сеньор, обратить внимание твоей милости на  то,  что  и  у
моих людей есть ружья.
     Дон Эстебан пренебрежительно пожал плечами.
     - Ха, индейцы - скверные стрелки!
     - А может быть, не все!
     Мы продолжали стоять - слишком уж долго!  -  на  том  же  месте,  где
обменялись рукопожатием, в десятке шагов  от  главного  тольдо.  Под  этим
просторным навесом, ожидая нас, сидел на  табурете  Конесо,  рядом  с  ним
стоял Манаури, как переводчик, и тут же вожди Пирокай и Фуюди, а  за  ними
несколько лучших воинов при оружии. Шамана Карапаны видно не было.
     - Прежде чем ответить вашей милости, - обратился я к  испанцу,  вновь
становясь  серьезным,  -  прежде  чем  произнести  свое  последнее   слово
относительно позиции, какую я  займу  по  поводу  сделанного  предложения,
позволь мне сначала  поговорить  с  людьми,  отобранными  в  Ангостуру,  и
разобраться в обстановке.
     Дон Эстебан с минуту колебался, но, заметив мою усмешку  и  не  желая
показаться трусом, поспешил согласиться:
     - Пожалуйста...
     Я подозвал к себе Манаури и, направляясь к группе пленников, попросил
его коротко рассказать, что здесь  происходило  до  моего  прихода.  Вождь
подтвердил все, что я уже  знал  от  Арипая  и  дона  Эстебана.  Когда  он
закончил, я переспросил:
     - Эти двадцать  три  человека  под  охраной  действительно  все  наши
сторонники, от которых Конесо хочет избавиться?
     - Все, как один.
     - Ни одного из своих Конесо не дал?
     - Ни одного.
     - Вот дрянь!..  А те шесть воинов, что  стоят  с  оружием  за  спиной
Пирокая и Фуюди, кто они?
     - Охрана верховного вождя.  Трое из них - сыновья Конесо, один -  мой
племянник,  сын  Пирокая,  два  других  -  братья  Фуюди:  сплошь  близкие