- Манаури, - взмолился он, - ты мне  нужен!  Скорее!  Скорее!  Помоги
мне!
     - Хорошо, помогу, но в чем? - растерялся Манаури.
     - Я не могу с ними договориться. А ты говоришь по-испански...
     - Говорю.
     - Объясни им, что у меня нет богатств! Они требуют  столько,  что  не
укладывается в уме! У нас нет столько! Мы бедные, у нас нет столько. Скажи
им это!
     - Чего же все-таки они требуют?
     - Всего, всего! Спроси лучше, чего они не требуют! Чтобы насытить  их
алчность, все племя должно работать круглый год в поле, в лесу, на реке  -
и все равно будет мало! Горе нам! Нам нечем платить, а они требуют!
     - Сколько их? - вмешался я в разговор.
     Конесо умолк, собираясь с мыслями, потом сказал:
     - Испанцев всего  десять  или  двенадцать,  а  начальник  у  них  дон
Эстебан, посланец коррегидора из Ангостуры. Все они увешаны оружием...
     - А индейцев сколько?
     - Их больше пяти раз по десять. Это гребцы, все они из племени чаима,
и тоже вооружены, но индейским оружием...
     - Что это за племя, где они живут?
     - Возле Ангостуры. Они из миссии доминиканцев...
     - А испанцы?. Это те, что приплывали сюда два года назад?
     - Да.
     Итак, дело прояснилось: речь шла  о  репартиментос.  Испанцы  прибыли
сюда не с целью убивать и покорять, а; за платой, за данью.  А ну как дани
они не получат, что тогда? Не нападут ли они на индейцев, всегда готовые к
расправе над "дикарями"? Этого и опасался Конесо. Отсюда его возбуждение и
лихорадочные поиски выхода.
     Вдруг я заметил, что потухшие было  глаза  вождя  внезапно  сверкнули
каким-то хитрым блеском, будто озаренные новой  мыслью,  и  тут  же  вновь
потухли.  Он невольно бросил мимолетный взгляд в сторону реки, где  стояла
наша шхуна, хотя от нас ее и не было видно за обрывом крутого в этом месте
берега.  Конесо мгновенно, будто испугавшись, отвел оттуда взгляд, но  уже
выдал  себя  именно  этим  безотчетным  испугом  и  мелькнувшим  на   лице
хитроватым выражением, которого ему не удалось скрыть.
     Я все понял. Конесо вспомнил о шхуне. В голове его зрел предательский
план - откупиться от испанцев нашим славным  гордым  кораблем.  Такой  дар
испанцам пришелся бы по душе!
     Едва мне стали ясны его подлые замыслы, я шепнул Арнаку по-английски,
чтобы он незаметно отправился  к  реке,  велел  неграм  оставить  шхуну  и
где-нибудь надежно укрыться.  Затем я подскочил к Конесо  и,  указывая  на
череп ягуара, торчавший неподалеку на жерди, крикнул ему в самое ухо:
     - Смотри! Смотри на глаз ягуара. Он мне все говорит!
     Стоявшие вокруг воины, испуганные внезапным  моим  гневом,  изумленно
таращились то на меня, то на череп ягуара.
     Конесо не на шутку всполошился.
     - Череп открыл мне, - продолжал я, - что ты замышляешь предательство!
Хочешь откупиться за наш счет! У тебя это не выйдет!
     - Череп! Череп?! -  бормотал  перетрусивший  вождь.  -  Заколдованный
череп!
     - Да! Он все рассказал мне о твоих подлых мыслях...
     Явное замешательство вождя подтвердило мои  догадки.  Оставив  его  в
одиночестве, я отозвал в сторону Манаури  и  поручил  ему  идти  вместе  с
Конесо в Сериму, как того и  желал  верховный  вождь,  но  взять  с  собой
расторопного парня из нашего рода,  хорошо  знающего  испанский  язык.  Он
должен будет время от времени сообщать  мне  о  положении  дел  и  о  ходе
переговоров с испанцами.  Вскоре Конесо, Манаури, а с ним  и  этот  третий
двинулись в Сериму, но прежде Конесо как бы мимоходом приблизился к берегу
реки и окинул ее внимательным взглядом.  Я не отставал от него ни на  шаг.
Верховный вождь уже оправился от замешательства и взял себя  в  руки.  При
виде судна, пришвартованного, как обычно, к берегу, погруженного в  тишину
и словно забытого людьми, на лице вождя мелькнуло  выражение  радости,  на
моем - тоже.
     Вскоре после их ухода я и сам отправился на опушку рощи взглянуть  на
Сериму в подзорную трубу.  У незваных гостей были  три  большие  весельные
лодки, Какие обычно использовались на водах Ориноко.  Рядом с  лодками  на
берегу  расположились  группой  несколько    десятков    индейцев-гребцов,
вооруженных  луками  и  палицами.  Чуть  дальше  я  увидел  испанцев.  Они
держались несколько особняком, но тоже  все  вместе,  причем  одни  лежали
прямо на траве и спали, другие, казалось, стояли в  охранении.  Здесь  же,
рядом с ними, в козлы были составлены ружья.
     Насколько мне удалось рассмотреть в  подзорную  трубу,  все  стоявшие
испанцы, с физиономиями, заросшими густыми черными бородами, выглядели как
настоящие разбойники. Души их и совесть, похоже, немногим отличались от их
черных бородищ.  Предводителя их дона Эстебана, как называл его Конесо,  я
не обнаружил.  Вероятно, он вел сейчас переговоры  с  верховным  вождем  и
Манаури где-нибудь под сенью одной из крыш Серимы.
     В поведении испанцев и сопровождавших их индейцев  племени  чаима  не
ощущалось каких-либо признаков беспокойства или тревоги, хотя  по  занятой
ими позиции и по оружию, которое они все время держали под рукой, нетрудно