нос.
     Тем временем Канахоло, которого снова повалили на землю, считая,  что
настала последняя минута его жизни, трясся как в лихорадке.
     - Смотри на ягуара, - крикнул ему Манаури, -  и  говори  всю  правду,
если тебе дорога жизнь! Будешь говорить?
     - Бу... буду! - выдавил из себя пленник.
     - Кто тебя послал?
     - Карапана.
     - Говори громче, чтобы все слышали: кто тебя послал?
     - Карапана... шаман.
     - Он давал тебе листья кумаравы?
     - Да... да... давал.
     - И что велел с ними делать?
     - Велел подложить ре...ре...ребенку Ласаны в подстилку.
     - Сколько раз ты это делал?
     - Три... нет, четыре раза... четыре.
     - Чтобы ребенок умер?
     - Да, да, чтобы умер...
     - А вина чтобы пала на Белого Ягуара?
     Но в этот момент ужас вновь сковал пленнику язык, и  юнец  разразился
судорожными рыданиями.  Впрочем, он и  так  сказал  достаточно.  Люди  все
слышали и поняли: преступление Карапаны вышло наружу, никто теперь не смел
сомневаться в его вине.
     Явился отец Канахоло, разбуженный нашим посланцем, хотя,  собственно,
в его присутствии уже не было  необходимости,  поскольку  парень  во  всем
сознался.  Арипай - так  звали  отца  пленника  -  производил  впечатление
человека порядочного и доброго.  Вероятнее всего, он даже не подозревал  о
проделках сына.  Канахоло пришлось повторить при нем свое признание.  Отец
слушал  с  удрученным,  расстроенным    видом,    переводя    растерянный,
опустошенный взгляд то на нас, то на сына.
     - Как вы с ним поступите? - спросил он наконец.
     Кое-кто требовал смерти виновного, ссылаясь  при  этом  на  известные
обычаи племени.  Но большинство судило не так строго, считая, что Канахоло
лишь орудие в  руках  истинного  преступника.  Эти,  более  умеренные,  не
жаждали его смерти, и, когда спросили мое мнение, я,  конечно,  решительно
их поддержал. Парнишку тут же освободили от пут и отпустили с отцом домой.
     - Присматривай за ним, - напутствовал я Арипая. - Не  отдавай  его  в
дурные руки...
     Индеец рад был, что Канахоло вышел из передряги целым  и  невредимым,
но лицо его оставалось мрачным.
     - Мой сын не в моей власти, - ответил он хмуро, - он отдан шаману.  К
нему должен и вернуться...
     На  следующий  день  аравакские  хижины  облетела  печальная   весть:
Канахоло внезапно умер. Несчастного парнишку нашли мертвым на опушке леса,
неподалеку  от  Серимы, без каких-либо следов насилия.  Люди  нашего  рода
восприняли это известие весьма спокойно: они предполагали, что именно  так
и случится, что такая кара постигнет беднягу, раскрывшего, хотя  и  не  по
доброй воле, тайну шамана.


                              РЕПАРТИМЕНТОС

     Поимка Канахоло на месте преступления и его признания  сняли  с  меня
вздорные обвинения в злокозненности моей  души,  но  изобличить  истинного
преступника не помогли. Хитроумный шаман сумел выпутаться. Положение его в
племени было непоколебимым. Все свидетельствовало против него, даже смерть
Канахоло, но трусость, а вернее, запуганность, обитателей Серимы была  так
велика, что никто не смел возмутиться, и все готовы были принять  на  веру
вздорные вымыслы шамана, распространявшего слухи о том, будто в истории  с
Канахоло не все чисто: кто знает, какими  коварными  средствами  заставили
этого  дурачка  дать  показания,  предварительно  подбросив  ему  ядовитые
листья? Словом, Карапана ставил все с ног на голову, и кое-кто в Сериме то
ли из страха, то ли из корысти ему поддакивал.
     В кругу друзей у нас горячо обсуждалось, что делать дальше.  В  конце
концов мы пришли  к  выводу,  что  даже  теперь  влияние  шамана,  хотя  и
подорванное,  продолжает  оставаться  достаточно  сильным,  а  уничтожение
Карапаны представлялось нам невозможным,  ибо  неизбежно  повлекло  бы  за
собой в племени кровопролитные столкновения.
     Взвесив все "за" и "против", мы вернулись к первоначальному  плану  -
покинуть Сериму и немедленно начать для этого  необходимые  приготовления.
Теперь уже весь наш род, как один человек, стремился поскорее оставить эти
места и подальше уйти от злых козней Карапаны.  В эти  последние  дни  еще
более укрепились узы дружбы и доверия между родом и мной, вера в  общность
нашей судьбы.
     Вскоре же выяснилось, что и Серима стала  не  той,  что  прежде:  она
перестала быть единым, сплоченным сообществом людей,  связанных  единством
образа мыслей.  Едва туда просочились слухи о нашем отъезде, как многие из
коренных жителей Серимы изъявили  желание  отправиться  с  нами,  лишь  бы
вырваться из-под власти коварного шамана. Они вольны были так поступить, и
никто не имел права запретить им перекочевать, ибо  это  не  противоречило