среди разбушевавшейся и обезумевшей стихии? Новая  волна  накрыла  меня  с
головой, увлекая в бездну.  Я ощутил в груди острую  боль  удушья,  потом,
теряя сознание, лишь смутно слышал постепенно затихающий шум. Но очередная
волна вновь швырнула меня вверх и вытолкнула на поверхность. Продержался я
недолго, но все-таки успел перевести  дыхание,  прежде  чем  меня  накрыло
новой водяной громадой.
     Сколько длилось все это, не знаю.  Тонкая нить меркнущего сознания то
и дело рвалась.  Швыряемый из стороны в сторону, я был жалкой  игрушкой  в
руках всемогущей стихии, последняя искра жизни во мне вот-вот готова  была
погаснуть под грохочущим напором смерти.
     Я не поддался смерти.  Жизнь восторжествовала. В  какой-то  миг  меня
пронзило чувство огромной радости - полуживой, оглушенный и ослепленный, я
вдруг ощутил под руками какую-то твердь.  В этом зыбком хаосе  -  и  вдруг
какая-то опора. Это была скала, и я судорожно в нее вцепился.
     В тот же миг вода  с  шумом  откатилась  назад,  и  я  смог  свободно
вздохнуть.  Вскочив, я попытался бежать, но, увы, ноги меня не держали.  С
трудом мне удалось проползти по земле на  животе  и  четвереньках.  Но  по
земле!!!
     Однако сзади вдруг накатилась новая  волна  и  опять  смыла  меня  со
спасительной суши.  Но это была дружественная волна  -  она  отнесла  меня
дальше в глубь земли и чуть выше.  Здесь силы меня оставили, и  я  потерял
сознание.
     Сколько часов я пролежал - пять, десять  или  целые  сутки?  Сознание
возвращалось ко мне медленно, отдельными проблесками. Еще задолго до того,
как открыть глаза,  я  ощутил  неописуемое  блаженство:  мне  было  тепло.
Впервые за последние несколько дней - тепло! Море за это время  отступило,
видимо, шагов на сто: грохот волн, бьющих о берег, доносился  приглушенно.
Опасность осталась позади. Я был жив!
     Тут я почувствовал, что рот мой  полон  ила,  а  голова  полузасыпана
песком.
     "Земля, земля! Милая земля!" - было первой моей мыслью, и я  едва  не
зарыдал.
     С трудом и не сразу встал я на ноги.  Еще труднее  оказалось  открыть
глаза, будто надо было не просто поднять веки, а сдвинуть  тяжелые  ржавые
засовы.
     Я отплевался от песка, набившегося в рот, и  протер  глаза.  К  горлу
подступала тошнота от морской воды, которой я немало наглотался,  и,  лишь
очистив желудок от содержимого, я почувствовал некоторое облегчение.
     Благодатное тепло,  вернувшее  меня  к  жизни,  исходило  от  солнца.
Пополуденное, оно, пробиваясь сквозь тучи, согревало землю, и, несомненно,
это его  золотые  лучи  делали  сушу,  на  которую  выбросило  меня  море,
невыразимо прекрасной.  Повсюду вокруг песчаные дюны и  кое-где  небольшие
скалы. Неподалеку, в нескольких сотнях шагов от меня, - стройные кокосовые
пальмы, а за дюнами - сухие кустарниковые заросли.  Редкие деревья, тут  и
там возвышавшиеся над кустами, в глубине,  кажется,  переходили  в  густой
лес.  Из зарослей кактусов, достигавших порой чуть ли не метра  в  высоту,
доносился веселый щебет птиц.  Так и казалось, что это радостный  концерт,
устроенный в мою честь.
     Ветер дул еще сильный, но буря стихла и море почти успокоилось.  Лишь
белые  гривы  пенились  на  гребнях  волн  там,  где  совсем  еще  недавно
вздымались грозные  валы.  Пока  я  вглядывался  в  даль  океана,  ко  мне
вернулась память.
     "Вильям! Вильям! - подумал я со стесненным  сердцем.  -  Где  же  ты,
друг?"
     Я оглядел берег.  Нигде никого. Тогда я стал  кричать,  надеясь,  что
кто-нибудь отзовется, и побрел вдоль берега, торопясь, насколько позволяла
мне силы.  Никакого ответа. И тут я испугался: "А вдруг  поблизости  живут
дикие индейцы и, привлеченные моими криками, готовятся сейчас  напасть  на
меня? А быть может, здесь обосновались испанцы - враг  не  менее  опасный,
чем индейцы?"
     Я умолк, хотя и продолжал брести дальше,  стараясь  теперь  держаться
поближе к зарослям и бросая по  сторонам  тревожные  взгляды.  Чаща  стала
казаться мне источником опасности, утратив прежнюю прелесть.
     Ни Вильяма, ни кого-нибудь другого из команды  я  не  нашел.  Однако,
бредя по берегу, я вдруг заметил вдали на песке, у  самой  воды,  какой-то
темный предмет.  Это была разбитая шлюпка с "Доброй Надежды", доски от нее
валялись рядом.  Я стал лихорадочно обыскивать все вокруг,  надеясь  найти
хоть  какую-нибудь  провизию,  складываемую  обычно   заблаговременно    в
спасательные лодки.  Увы, не оказалось ни провизии, ни  какой-либо  другой
полезной вещи.
     "О ладья, в издевку именуемая спасательной! Мои товарищи,  вцепившись
в твои борта, уповали, верно, на твою помощь, а ты, разбитая, как  и  сама
их жизнь, жестоко обманула надежды тонущих!"
     Вид жалких обломков вернул меня к действительности.  Я вдруг с полной
ясностью осознал, что все пережитое  мной  за  последние  часы  и  дни  не
кошмарное видение, каким оно  порой  мне  представлялось.  Разбитый  руль,
сломанная мачта, разбросанные у  воды  доски  с  беспощадной  очевидностью
свидетельствовали о катастрофе.  И тут я наконец понял,  что  вся  команда
"Доброй Надежды", за исключением меня, погибла. "О, бедный Вильям!"
     Я обследовал еще изрядный участок берега, но  нигде  не  встретил  не