навернулись на  глаза Гиви.  А  Дато запел громче,  словно хотел,
чтобы песня его достигла пустынных берегов далекого, но незабываемого озера:

                Пусть не плачет Базалети!
                     Арьяралэ!
                Картли! Живы твои дети!
                     Тарьяралэ!

     Но  Димитрий не хотел,  чтоб обнажалась рана,  боль воина -  его святая
святых. И он задорно кивнул на Дато, у которого вздрагивали ноздри:
     - О-о,  "барсы",  этот  зеленый сатана уже  полтора часа угощает Зураба
мушкетом по-ностевски. Обезоружим его, а то нам и куска не оставит от шакала
по-арагвски!
     Полный радости Эракле насилу увел гостей из тайника и  то под предлогом
необходимости всесторонне обсудить переправку в  Картли  оружия,  ибо  здесь
оставлять его более чем опасно.
     - Твое здоровье, неоценимый друг!
     Осушив чашу,  Саакадзе шумно поставил ее на стол,  и тотчас все "барсы"
последовали его примеру, желая Эракле столько лет жизни, сколько мушкетов он
раздобыл.
     Трапеза заканчивалась.  Улыбаясь, Эракле отвечал, что не хочет пережить
кого-либо из  дома Великого Моурави.  И  тут же пригласил следовать за ним в
зал Олимпа.
     В  этом круглом помещении между двумя беломраморными колоннами высилась
эллинская  гора,   возрождая  мифы.   Статуи  богов,   прекрасные  в   своей
классической   строгости,   окружали   скалистую   вершину,   поблескивающую
кристалликами сланца.  Искусственное облако с  нежными тонами зари по  краям
высилось  над  Олимпом.  А  чуть  пониже,  среди  вечнозеленых  кустарников,
взявшись  за   руки,   кружились  музы,   бессмертные  образы  золотого  сна
человечества.  В  прозрачной дали синел Салоникский залив,  и  у  подножия в
бронзовых курильницах курился фимиам.
     Изумленные "барсы"  силились и  не  могли  отвести  взор  от  чудесного
зрелища. Дато порадовался, что по воле Эракле музы переселились с Парнаса на
Олимп  и  можно лицезреть утонченные формы Эраты -  музы  любовных созвучий,
гибкой  Терпсихоры  -   владычицы  танцев  и  Мельпомены  -  покровительницы
трагедии, целомудренной и обнаженной.
     Отдав  дань  восхищению,  "барсы" торжественно разместились на  удобных
лежанках.  Говорили вполголоса,  хоть  Эракле предупредил,  что  можно  даже
кричать, все равно никто не услышит.
     Как переправить оружие в Картли?  Георгий тут же предложил использовать
Вардана Мудрого.  Он  уже  намекнул купцу,  что  намерен поручить ему важное
дело.
     Подробно расспросив о Вардане и узнав, что купец любитель антиков и ему
можно доверить даже  статую Меркурия,  бога красноречия и  торговли,  Эракле
просил не позднее чем завтра прислать к нему удивительного купца.
     Говорили  о  мушкетах,  о  свойстве их  пробивать самые  тяжелые  латы.
Обсуждали значение сошек и фитилей.  Не преминул Георгий рассказать о первом
действии  мушкетов в  бою  при  Павии,  принесших еще  в  1525  году  победу
испанской пехоте.
     Лишь  к  полудню  вспомнили "барсы",  что  где-то  существует Мозаичный
дворец.
     Возвращались так шумно, словно только что покинули веселый маскарад. Да
и  в  самом деле,  разве жизнь не  продолжала являть им  все  новые и  новые
одеяния: то сшитые из драгоценной парчи, то из грубых звериных шкур.
     Один  Автандил был  задумчив.  Улучив минуту,  когда  все  удалились на
правую  половину дворца  приветствовать женщин,  Арсана  увлекла Автандила в
зимний сад и тут осыпала его упреками.
     О,  она несчастная!  Кого полюбила она? Кому навек отдала трепет своего
сердца?  Робкому младенцу или воину?! До сих пор не сдержал слова Автандил и
не открыл родным,  что пламень любви сладостен и  жесток,  -  но он лишь для
избранных!  Все должны радоваться их радости.  Но мглы почему-то больше, чем
света!  Разве  не  видно,  как  сгорает она  от  страсти?  Почему же  молчит
Моурав-бек?  Почему  холодна госпожа Русудан?  Почему смущается Магдана?  О,
княжна что-то знает!
     Пристыженный Автандил умолял не портить небесночистые глаза слезой.  Он
завтра  же  попросит  мать  благословить  любовь  двух  избранных,  теряющих
рассудок и обретающих блаженство.
     И сейчас,  взволнованно думая об упреке любимой, Автандил все же не мог
побороть смутное чувство досады.
     В  Грузии девушки стыдливо молчат и  трепетно ждут,  когда возлюбленный
сам  начнет умолять родителей не  томить ожиданием.  Под  покровом льда  еще
сладостнее пламень любви!  Почему же он не говорит о  своем чувстве ни отцу,
ни матери? Почему опасается сказать хотя бы "барсам"? А дядя Папуна? Есть ли
еще на свете второй такой Папуна?  Почему же он даже ему не открывает тайну?
Не потому ли,  что они все упорно молчат? Все! Гиви и тот избегает разговора
о  любви Автандила к  Арсане.  Но почему?  Может,  траур по Даутбеку мешает?
Конечно,  так! Но Арсана не желает ждать, она требует открытого признания ее
права на сердце избранника. Он завтра начнет разговор с лучшей из матерей.
     Непредвиденный  случай  вновь   помешал  Автандилу  начать  разговор  с
матерью.  Не успел он опрыскать себя болгарскими благовониями и надеть новую
куладжу,  не успел придумать первые слов