хи,  поздно передумывать!  Я,  выказывая тебе свое расположение,
уже туда послал янычар и своих рабов.  Твоего управителя выгнали,  ибо он не
умеет беречь порученное ему;  иначе как понять,  что к нему через море лезут
корсары?
     - Не  смущай  меня,   о  везир!   Моурав-бек  сказал,  что  "средоточие
вселенной" пожелал допустить меня,  недостойного,  к своим стопам...  И если
он,  по своей снисходительности,  вспомнит о моем поместье,  я вынужден буду
сказать, что я тут ни при чем.
     Хозрев позеленел, почувствовал себя дичью в своей же западне: "Конечно,
этот грек побежит к грузину,  и этот Саакадзе, сын собаки, донесет султану о
том,  что я ограбил Афендули.  Нет, из двух истин есть одна: султан прикажет
забрать поместье в свою казну.  Убыток греку, а мне какая выгода? Аллах, нет
справедливости под полумесяцем!"
     - Пророк свидетель,  ничего не  могу изменить,  уже послал туда янычар!
Аллах акбер!
     - Ты  послал,  а  не султан.  Не будем спорить,  Хозрев-везир.  Пятьсот
мушкетов, десять пушек, к ним заряд и ядра. Тарамба-трум! И поместье твое!
     - Клянусь Меккой, султан за пять раз по сто снимет мне голову!
     - А за четыре раза по пятьдесят? И в довесок - восемь пушек?
     - Ай аман! Бери два раза по сто и две пушки! К ним заряд и ядра!
     - Мое  поместье стоит  десять тысяч  мушкетов,  семьдесят девять пушек,
пять дворцов и семнадцать катарг.
     - "Катарга?! - Хозрев побелел. - Не угрожает ли грек исподтишка?"
     И хрипло:
     - Бери два раза по сто и три пушки. Я добрый! Пули и ядра - как сказал.
     - Не  могу,  клянусь  Олимпом!  Мое  второе  поместье далеко  отсюда  и
остается одно.  Я должен его охранять от...  от разбойников.  Не скупись,  о
всесильный везир!  Уравняй счет - триста мушкетов и шесть пушек. Пули и ядра
- как сказал.
     - Ай-яй,  ага,  не  могу последнее слово за тобой оставить...  Бери два
раза по сто и еще пять по десять мушкетов и пять пушек.
     - Дай мне срок подумать.
     - О Осман! Почему не сказано, что делать с неосторожными?! Ты подпишешь
сейчас, что получил от меня золотые пара за проданное поместье.
     - Клянусь Нептуном, я подпишу... как только ночью доставишь сюда двести
пятьдесят мушкетов и пять пушек. Это ничто за многое.
     Хозрев задумался: "Крепко поклялся, не нарушит".
     - Через день  в  ночь  сюда на  фелюгах подвезут тебе просимое.  Взамен
скрепишь  бумагу  печатью,   приложишь  сто  золотых  и  передашь  старшему:
"безбровому с рассеченным лбом". И тарамба-трум!
     - Если твои слуги довезут все в  целости,  я передам "рассеченному лбу"
двести золотых.
     - Подсказанное тебе твоим аллахом оспаривать не буду,  а  теперь покажи
мне твои антики...
     "И я тебе скажу, кто ты?" - усмехнулся про себя Эракле.
     - Охек! Из расположения к тебе я помогу выбрать подарок султану.
     Долго ходил Хозрев по залам, от вожделения у него дрожали губы. Выбрать
многое,  а  вдруг султан по просьбе Моурав-бека допустит грека на байрам?  И
тогда,  не обнаружив даров,  хитрый грек изумится:  "А где то-то и  то-то?!"
Хозрев переводил лихорадочный взор с  одной ценности на другую.  Наконец его
выбор  пал  на  ларец,   в  котором  хранились  изумрудные  четки.  Он  было
успокоился,   но  его  внимание  привлекли  два  кувшина  работы  багдадских
чеканщиков.  Они  были  одинаковы,  как  близнецы,  даже  легкая царапинка у
горлышка была на  одном и  на другом.  Какая-то мысль,  еще смутная,  но уже
заманчивая,  осенила везира,  и  он  твердо заявил,  что  эти кувшины Эракле
должен отдать ему за предоставленное оружие.
     Видавший виды  Эракле  ничуть не  удивился наглости везира и  с  легкой
насмешливостью сказал, что за оружие они как будто в расчете.
     - Как?!  Ай,  ага,  ты  думал отпустить меня без знака расположения?  -
возмутился Хозрев. - О Эракле, не буди во мне гнев.
     - О везир,  не буди во мне недоумение:  я полагал, что поместье хороший
бахшиш. Но если это не все...
     - Поместье  ты  обменял  на  мушкеты,   которые,  как,  ты  знаешь,  не
продаются,  золотые деньги я должен отдать капудан-паше за молчание.  Что же
остается мне?
     - О боги! Я не подумал вовремя. Выбирай, везир, что хочешь.
     - Охек! Я уже выбрал вот эти два кувшина с одинаковой царапиной.
     - Видит Громовержец,  их  я  не смогу ни продать,  ни подарить.  Выбери
более ценное, везир.
     - Видит Мухаммед, другое мне безразлично.
     - Кувшины не отдам,  я  их перехватил у  купца по дороге в Давлет-ханэ,
купец нес их в подарок шаху Аббасу. Лишь тугой кисет убедил купца в том, что
мне кувшины более по душе, чем "льву" персов. Проведав об этом, шах уподобил
спину купца мозаике,  а заодно отрубил ему и руку.  Выжил ли несчастный?! Об
участи купца узнал я  далеко за пределами Исфахана.  С  тех пор,  когда меня
охватывает безумная страсть к  скупке антиков,  мне  достаточно взглянуть на
эти кувшины,  и  я  чувствую мозаичное клеймо на своей спине.  Так неизменно
тяжесть  расплаты  за  недостойную