арисов.  Встрепенулись чайки,  усеявшие
береговые плиты,  словно накатились на них белые гребни волн. Запахло рыбой,
сгружаемой с каиков, похожих на дельфинов.
     Но  сады дворцов Топ-Капу,  Чераган и  Долма-бахче еще безмолвствовали.
Шумела  лишь  стража,  охраняя  многочисленные киоски,  террасы  цветников и
галереи.
     Тихо и  в Мозаичном дворце.  Но на дальних дорожках сада,  теряющихся в
зыбком полусвете,  послышались тяжелые шаги. Саакадзе, уже освеженный струей
фонтана, стремительно огибал заросли, то еще черные, то синеющие. На взгорке
гордо  стоял  аист,  удивленно смотря  на  быстро  идущего  человека,  столь
непохожего на  важного,  медлительного пашу,  обитавшего ранее  в  Мозаичном
дворце.
     На  нижних ветвях,  сплетающихся над дорожками,  поднялся невообразимый
гам: птицы, явно следя за шагающим незнакомцем, разноголосо извещали о своем
пробуждении,  склоняя то  вправо,  то  влево свои пестрые головки.  Саакадзе
засмеялся, замедлил шаги и, открыв кисет, стал бросать своим любимицам зерна
и  крошки лаваша.  Они слетели на  красноватый песок шумной стаей и  подняли
возню, то и дело переходящую в бурные стычки.
     Кормление "малюток" не  мешало  Саакадзе  размышлять о  больших  ходах,
своих и султана.  Он ждал первого вызова в Сераль,  но разве можно предстать
перед "падишахом вселенной" несведущим?  Настал срок вплотную приблизиться к
Оттоманской империи,  пора узнать,  что в ней хорошее,  а что нестоящее. Вот
аист,  приподняв ногу,  стоит,  как  изваяние.  Забыл,  верно,  свои алтари,
оставленные в  Египте,  ибо  в  Турции объявлен священным.  Куда труднее,  -
усмехнулся Саакадзе,  -  полководцу здесь - на водном пути, соединяющем моря
Востока и моря Запада.  Алтарь полководца -  поле справедливой битвы.  Не об
этом ли  ему  силится напомнить сейчас,  своими трелями голубокрылый певец в
благодарность за утреннюю трапезу?
     Но   не   следует  предаваться  долго  размышлениям,   победу  приносит
деятельность.  Саакадзе погрузился в изучение военного состояния Оттоманской
империи. "Барсы" рыскали по Стамбулу, проникали в кварталы Галаты и Перы. Ни
стройные кипарисы, ни мраморные фонтаны, ни вызолоченные киоски не волновали
их,   заостряло  их  внимание  расположение  янычарских  орт,  каким  строем
двигались сипахи, оружие моряков, их способ подымать паруса.
     Наконец из  Сераля прибыл чауш-баши и  передал Саакадзе великую милость
"падишаха  вселенной":  Мурад  IV  удостаивал  Саакадзе  совместной верховой
прогулкой по семихолмному Стамбулу и его окрестностям.  "Барсам" разрешалось
сопровождать Моурав-бека, но без шашек и кинжалов.
     - "Барс" без клинка -  все равно что...  - начал было Гиви возмущенно и
запнулся, беспомощно уставившись на друзей.
     - ...турок без...  скажем,  фески,  -  поспешил Дато  на  помощь другу,
отстегивая свою шашку.
     - Или  черт  без...  допустим,  хвоста,  -  уточнил Элизбар,  бросая на
оттоманку кинжал в огромных серебряных ножнах, более похожий на меч.
     Слабая  улыбка  показалась на  лице  Матарса,  он  незаметно подтолкнул
Пануша.
     Несколько успокоило "барсов" разрешение отправиться им к  султану не на
богато  убранных  скакунах,  приведенных  из  конюшен  Сераля,  а  на  своих
собственных, картлийских.
     Когда они устремились за Саакадзе,  казалось,  всадники и кони потеряли
вес и неслись по воздуху.
     Султан Мурад IV  из  цветистого окна  наблюдал за  приближением грузин.
Между  главными воротами и  быстро приближающимися всадниками лежал бассейн,
полный морской воды,  в которой плескались золотистые рыбы. Не убавляя хода,
Саакадзе,  а  за  ним  "барсы"  в  мгновение перескочили через  бассейн,  не
затронув воды.  Еще несколько порывистых движений -  и кони замерли на одной
линии, нервно изогнув шеи.
     Торжественно  выехал   султан,   сопровождаемый  блистательной  свитой.
Пятьдесят  ичогланов  с  высокими  страусовыми перьями  на  чалмах  окружали
султанского коня,  так  скрывая его,  что  казалось -  Мурада вздымают волны
ослепительной белизны.
     "Барсы" ловко соскользнули наземь и, склонив головы, застыли в поклоне.
     Выступив вперед,  Саакадзе протянул султану свой  меч.  Рука  его  была
тверда,  как сталь, взгляд остер, как клинок. Живые глаза Мурада прощупывали
исполина так,  как купец, получив новую ткань из далекой страны, прощупывает
ее крепость.
     "Еще один царь!  Вот  как балует тебя судьба,  Георгий из  Носте!  -  с
горечью подумал Саакадзе и поспешил приложить руку ко лбу, устам и сердцу. -
Этот властелин,  как и  тот,  в  Иране,  предает огню и  мечу долины и холмы
Грузии, он заставляет кровоточить ее сердце, он жаждет поработить ее душу...
Значит..." - Саакадзе почтительно преклонил колено.
     Рослый Мурад гордо и  важно принял меч,  устрашивший персов,  и  в знак
благосклонности вернул Саакадзе,  повелев Селикдару,  ага меченосцу, вручить
Моурав-беку алмазный полумесяц, дабы он вделал его в рукоятку.
     Многочисленная свита,  следуя за султаном,  пересекла Долма-бахче,  где
Хозрев-паша, верховный везир, раздосадованный впечатлением, произведенным на
султана  прославленным грузином,  слишком  резко  взмахнул нагайкой.  Двести
смуглолицых наездников и двести чернолицых,  приняв сигнал, на полном галопе
пронесли турецкие знамена.
     Тучей  промчался перед  Саакадзе  зеленый,  оранжевый и  светло-красный
шелк,   расцвеченный  полумесяцами.  "Словно  самум  в  пустыне!  -  отметил
Саакадзе,  обдумывая предстоящий разговор.  -  Если  выказать  незнание,  не
сочтет ли