предстояло закончить во
славу Христа и Магомета:
     "Посольство "падишаха вселенной",  славного султана Мурада Четвертого -
посла  Фомы  Кантакузина и  капычеев Ахмет-чауша и  Ахмет-бея  -  в  Москву,
главный русский город царя северных стран..."
     Задумчиво вертя перо, прищурил глаза.
     Не  в  первый раз  покинул он,  Кантакузин,  свыше года назад,  пределы
Турции.  Еще в  году 1621 он прибыл в  Москву от Османа II с вестью о начале
войны  Оттоманской  империи  с  королевской Польшей.  От  имени  султана  он
предложил Московскому царству выступить совместно против  общего  врага.  Но
патриарх  Филарет,   тогда,  ссылаясь  на  перемирие  с  Польшей,  от  войны
уклонился,  а  Фоме Кантакузину строго выговаривал за то,  что в  султанской
грамоте русский царь  именуется королем,  в  то  время как  в  Москве такого
титула не знают.  Он,  Кантакузин,  ничуть не смутился, а винил переводчика,
которому наверняка за  небрежность отрубят голову.  Что касается Польши,  то
посулил:  как  только султан короля разобьет,  то  даром вернет царю Михаилу
город Смоленск, отнятый краковским драчуном, да и иные города, отторгнутые у
Московского царства.  Патриарх Филарет  поблагодарил за  посулы  и,  стукнув
посохом,  в свою очередь пообещал отсечь голову заносчивому королю,  если он
посмеет нарушить мир. На том и расстались.
     И вот семь лет спустя он, неугомонный грек, вновь следовал через Азов и
Воронеж на страшный север. Турецкий Азов воевал с донскими казаками. Нелегко
было:  степи  настороженно пропускали посольский поезд.  Выли  волки,  ветер
балаганил в овражках;  насупившись, взирали курганы на дивных коней турецкой
стороны.
     На  семи  холмах  дымилась Москва,  трезвонила в  многопудовые колокола
сорока-сороков, исходила в криках, не то в восторженных, не то в задористых:
"Эй, басурман, шиш, кабан, на Кукуй!"
     Стрельцы вздымали мушкеты.  Реяли знамена,  длинные,  как шеи драконов.
Сто двадцать пеших дружин насчитал Ахмет-чауш и потерял улыбку.
     Турки важно несли султанскую грамоту и дары:  атласы серебряные,  шитые
золотом по зеленому полю.
     Патриарх Филарет, опираясь на остроконечный посох, дружелюбно взирал на
поклонников корана.  Он  утверждал мир  на  южных рубежах,  там  должны были
двигаться полки купцов,  а  не воинов.  Соколиным взглядом оценивал патриарх
Кантакузина.  Посол  поспешил опустить на  глаза  завесы  бесстрастия и  так
преподнес отцу  государя два  атласа,  -  это  от  султана.  А  от  себя он,
изгибаясь в поклонах, поднес дары царю (восседал он в сияющей золотой шубе с
золотой,  пылающей на  голове  короной,  со  сверкающим в  руке  скипетром):
хрустальное зеркало,  украшенное яхонтами и  изумрудами;  в полночь из этого
заколдованного зеркала должны были выйти,  как  из  озера,  семь красавиц и,
сбросив прозрачные покрывала, понестись в краковяке, дабы наутро толкователи
снов  пояснили благочестивому самодержцу значение новых польских козней.  Не
забыл Кантакузин преподнести царю Михаилу и кисейное полотенце и драгоценное
покрывало,  дабы  венценосец смог,  если  надоест  лицезреть обворожительных
ведьм, накинуть на бесовское зеркало. Особые подарки, сдобренные витиеватыми
восточными пожеланиями, поднес посол от своего имени и Филарету Никитичу.
     Раскрыв  шахматную доску,  Кантакузин показывал недавно открытые начала
игры в "сто забот". Проворно задвигались фигурки из слоновой кости, стремясь
захватить вражеские квадраты. Филарет заинтересованно следил за рукой посла,
- доверять ей было опасно.
     В  Грановитой палате важно  восседали бояре  в  шапках отборных соболей
пепельного с черным цвета, что в знак одобрения наклонялись вперед, и в знак
порицания - в стороны. На этот раз боярские шапки чаще наклонялись вперед.
     Решалось важное дело.  Кантакузин,  как и впредь,  представляя султана,
склонял  Москву  к  совместной  борьбе  с  королевской  Польшей  и  ее  злым
вдохновителем - империей Габсбургов.
     Патриарх  благосклонно слушал  медовую  речь  посла  и,  опасаясь ложки
дегтя,  незаметно  подмигивал сыну.  Царь  помнил  тайную  беседу  с  отцом,
протекавшую намедни.
     Подготавливая по  наказу  везира  Осман-паши  большую  войну  Турции  с
грозным Ираном, Кантакузин намеревался с помощью Москвы отгородить Турцию от
казаков. Запорожские казаки помогали королю Сигизмунду Третьему в битвах его
с  турецкими ортами,  значит,  надо  было  заручиться согласием царя Михаила
совместно обрушиться на польское войско,  сокрушить его и заодно покончить с
Запорожской Сечью.
     На  другой стороне земли  высился город Париж.  Оттуда кардинал Ришелье
направлял  усилия  посланника  франков  в  Стамбуле,   де  Сези,  в  сторону
вовлечения  Турции  в   союз   стран,   борющихся  с   немецким  императором
Фердинандом,  польским  королем  Сигизмундом и  испанским королем  Филиппом.
Кантакузин,  по  желанию везира Осман-паши,  советовал пашам  Дивана принять
предложения кардинала,  поскольку они  своим острием были  направлены против
Польши.  По этим же причинам Кантакузин в  Москве предложил от имени султана
Мурада царю