|
не всегда
подытоживаются удачей! Возможно и Кантакузин не совсем договорился с
патриархом Филаретом. Не в срок прибыл? Неважно, единоверцам легче друг
друга вокруг креста обвести. Допустим, султан против союза Русии с Ираном.
Тогда хитрейший посол Фома Кантакузин смиренно склонится перед умнейшим
патриархом Русии, Филаретом, и, не успев принять благословение, начнет
умолять не принимать золото от нечестивого шаха Аббаса, ибо оно от дьявола.
Умнейший Филарет кротко заверит, что всякое золото от дьявола, ибо оно суть
его и распаляет у паствы ненависть и жажду стяжательства. Безумцы забывают о
божьей благодати, щедро падающей сверху в виде манны небесной... Поняв друг
друга, хитрейший и умнейший углубятся в непроходимые дебри дел царских.
Патриарх доверительно заверит, что между Русией и Ираном "никаких ссылок,
кроме торговых, нет, и послы шах Аббасова величества отпускаются без всякого
дела". А с султаном всея Турции царь всея Руси пожелал быть и, великой
дружбе и стоять заодно накрепко против общего недруга. Посол Фома,
перекрестившись на образ, смиренно напомнит о казаках, бесчинствующих на
турецком море и грабящих берега Оттоманской империи. Патриарх напомнит, что
казаки "воровские" люди, не подчиняются Московии, и пусть-де султаново
величество сам с ними расправляется настрого. Царь Русии ничего на это не
скажет. Заметив уныние Фомы, патриарх спешно благословит его и... посулив
манну небесную, отпустит. Но не успеет посольство Четвертого Мурада выехать
из ледяных ворот, как туда въедет посольство Первого Аббаса. Высыпав тысячу
пожеланий и завалив пол подарками, шахский посол начнет заверять, что царь
всея Руси для шах-ин-шаха как брат родной, и поклянется бородой пророка
накрепко стоить заодно против общего врага. И тут же выскажет тревогу, что
послы султана слишком часто посещают Русию. Думские дьяки удивятся: "Как,
разве до шахова величества не дошло, что русские казаки беспрестанно
разоряют земли османов, даже крепость Азов отняли, и Московия не
препятствует такому, ибо между Русией и Турцией, кроме торговых, никаких
ссылок нет, и посему послы султана отпускаются безо всякого дела." Такая
премудрость называется политикой. И во имя этой политики Русия сочтет
выгодным мир Турции и Ирана. Тогда, объединившись, магометане совместно
могут оказать помощь Русии против поляков. И в уплату за это попросят
прикрыть глаза на дела Грузии... Не будет ли подобная политика страшнее
обвала горы? Это гибель всех моих чаяний! Для блага Картли необходимо
оттянуть от ее рубежей войска Турции и Ирана. Только война между двумя
воинственными магометанскими царствами может дать мир моей родине, мир
измученному народу. Но почему раньше времени устрашаюсь? Эракле обещал,
когда прибудет Кантакузин, устроить с ним встречу, тогда и следует решать...
Неразумно! Тогда поздно будет размахивать опаленными крыльями. Должен
незамедлительно подготовиться ко всему неизбежному.
Итак, решено силою врага ослаблять врага. Иначе еще один прыжок "льва
Ирана" - и, как не раз обещал тиран, растерзанная Грузия может больше не
подняться из развалин. Значит, надо спешить! Спешить к рубежам Ирана и
обрушить на шаха Аббаса всю мощь Османского государства. Но, конечно, и
умный шах Аббас не станет сомневаться в том, что тот, кто взял у турок
Багдад, способен взять его обратно у персов и получить от султана звание
"Неодолимый". Поэтому шах не преминет тоже обрушить на султана всю мощь
Иранского государства. И к концу двадцать четвертого новолуния, ровно через
два года, назначенные Четвертым Мурадом, султан и шах настолько постараются
обессилить друг друга, что у них не явится охоты даже совместно напасть на
Грузию. А пока они будут зализывать раны на берегах Босфора и Персидского
залива, народ Грузии, предводимый своим Георгием Саакадзе, вновь поднимет
над грузинской землей обновленное иверское знамя! Теперь следует запастись
верным союзником. Игра в "сто забот" называется премудростью..."
Моурави, подавив усмешку, наблюдал, как луч солнца, не то красноватый,
не то синеватый, пробрался сквозь выпуклое стекло и обеспокоил Осман-пашу и
как тот, брезгливо морщась, переставил ногу на темную полосу ковра.
"Боится собственной тени", - решил Георгий. Кальян тоже вспыхивал синей
и красной эмалью, и он перенес курительные сосуды на теневую сторону широкой
тахты, где важно восседал Осман-паша. Нежный прозрачный дымок плыл под
сводом, спиваясь где-то в углах. Изредка едва слышалось протестующее
бульканье заключенной в кальяне воды.
Георгий не нарушал молчания, он терпеливо ждал, - ибо раз бывший везир
прибыл спешно, то должен заговорить. И Осман заговорил:
- Аллаху угодно сегодня проявить щедрость к путникам и послать полезный
ветер... Знай, о Георгий, сын Саакадзе, утром приплыл из Азова скоростной
гонец...
- Видит пророк Илья, ты, Осман из Османов, возбудил во мне любопытство.
- Тем более выгодно знать, какой груз везет с собой Фома Кантакузин.
- И гонцу известно - какой?
- Раньше чем предстать перед ничтожным Хозревом, гонец тайно на
рассвете предстал предо мной, ибо послан он был в Русию с Кантакузином не
кем иным, как мною.
- А груз?
- Приплывет через три лунных ночи... Русия отправила с Кантакузином
двух послов со свитой и охраной.
- Выходит, с Кантакузином не обо всем договорился патриарх Филарет?
- В Московию прибыло посольство от шаха Аббаса.
Георгий быстро повернулся, между ним и пашой на арабском столике
торжественно стояли на бело-черных квадратах фигуры. Осман продолжал
бесстрастно сосать чубук кальяна.
- Не находишь ли ты, мудрейший носитель имени великого Османа, что
одновременное пребывание в Русии турецких и персидских послов может смешать
нам не только пешки, но и шахов?
- Кантакузин послан мною, и он, когда нужно, умеет скашивать глаза так,
чтобы каждый одобрительно думал, что он смотрит лишь в
|
|