о было".  Соседи  сочувственно
вздыхали;  знали,  какая выгода мне от  маленького Ибрагима.  Но  какой кади
поверит,  что купец без выгоды столько мангуров швырял? Еще плохое подумает.
Пришлось одежду отдать.  Пересчитал чувячник одежду и говорит: "Одного пояса
не хватает; сам видел, а сейчас нету". Напрасно Ибрагим клялся, что потерял.
Чувячник кричать начал,  что богатый купец обсчитать хочет бедного человека.
Пять пар потребовал; пришлось дать. Увел он плачущего Ибрагима, а я три ночи
не спал;  и матери моей жалко его,  и Айша плачет. Эйвах! Уж я думал, может,
пойти мне к чувячнику -  предложить столько,  сколько захочет,  чтобы совсем
отдал мне Ибрагима.  Очень противно было, но вижу, идти придется, по барашку
скучаю.  Ради избавления от  желтых мыслей стал записывать все,  что видел и
слышал в светлые дни моих путешествий. Но... не будем затягивать, расскажу к
случаю.  Все  же  надо  сейчас  завязать узелок  на  нитке  памяти.  Во  имя
улыбчивого дива  потянем за  собою  притчу,  похожую на  правду,  и  правду,
похожую на притчу.  Первая пятница без Ибрагима напоминала понедельник.  Тут
мать воспользовалась моим отчаянием и невесту мне нашла. Заметьте, эфенди, я
начинаю разматывать клубок воспоминаний...  Пока женился,  пока...  Об  этом
потом расскажу.  В  одно из счастливых утр,  только я открыл лавку,  вбегает
Ибрагим.  Вбегает?  Здесь уместнее сказать:  врывается!  Аллах!  Оборванный,
грязный,  избитый,  худой!  Сразу согласился кусок лаваша с сыром скушать. Я
забыл, что брезглив, обнимаю его, спрашиваю, а он от слез говорить не может.
Я хамала за Айшей послал. Прибежала, плачет, целует грязного ягненка, потом,
не медля ни пол-базарного часа,  схватила и  в  баню повела,  -  там четырех
часов,  поклялась,  было мало. Я от нетерпения четки считать принялся - одни
пересчитаю,  брошу,  другие  беру,  не  разбираю,  дорогие или  дешевые.  На
сороковой сбился,  снова  с  первой начал.  Вдруг приходит чувячник,  быстро
оглядел лавку  и  смиренно просит,  чтобы  обратно я  Ибрагима взял.  Я  так
раскричался,  что он к  дверям отошел и  оттуда умоляет за десять мангуров в
каждое новолуние взять.  Я  еще громче кричу,  что и  даром не  возьму,  уже
другого за два мангура нашел. Испугался чувячник и умолять принялся: он тоже
на два мангура согласен. "Только сейчас возьми и два полнолуния прячь, чтобы
не увидели..." Чувствую,  что от радости сердце широким стало,  и не обратил
внимания на просьбу -  спрятать,  только потом догадался, в чем тут хитрость
была.  Думаю об  одном:  лишь бы  Ибрагим с  Айшей не  вовремя не пришли.  А
чувячник все умоляет.  Тогда я  сказал.  "Возьму,  но  с  условием.  Приведи
Ибрагима". Тут чувячник испуганно заморгал: "Ибрагим вчера убежал, думали, к
ага Халилу,  все о  нем плакал.  О  аллах,  где же этот сын собаки?  Неужели
вправду утопился,  как обещал?" Я тут позвал свидетелей. Умный купец Мустафа
тоже пришел.  Я заставил чувячника поклясться на коране, что он отказывается
от Ибрагима,  уступая мне его навсегда за сто пиастров.  Все случилось,  как
предвидел купец.  Чувячник схватил монеты,  поклялся на коране и выбежал как
сумасшедший.
     - А  ты  не  выведал,  почему чувячник столько вреда сыну  причинил?  -
поинтересовался Ростом.
     - Видит  небо,  в  тот  же  вечер  узнал.  Счастливый Ибрагим  страшное
рассказал:  чувячник всем хвастал, что у него сын подобен луне в первый день
ее  рождения,  читает коран как  ученый и  богатые одежды носит.  Тогда один
торговец невольниками предложил продать  ему  Ибрагима за  триста  пиастров.
Чувячник хотел  четыреста.  Торговались три  дня.  Тогда  чувячник предложил
торговцу зайти в  мою  лавку и  посмотреть товар.  Увидя Ибрагима,  торговец
сразу согласился на  триста семьдесят пять.  От  радости чувячник все открыл
своей жене:  "Видишь,  дочь ишачки, аллах послал тебе умного мужа. О, теперь
мы  богаты!  Теперь я  тоже ага!"  Жена притворилась обрадованной,  а  когда
наутро  чувячник ушел,  захватив с  собою  семьдесят пиастров,  полученных в
задаток,  вымазала лицо Ибрагима сажей,  нарядила в  старое платье и  велела
укрыться в сарае -  на тот случай,  если искать будут. А второго сына, очень
похожего на  Ибрагима,  немного умыла,  одела  в  новую  одежду Ибрагима,  -
остальную чувячник продал,  хоть  она  молила,  чтобы второму оставил,  -  и
научила, когда придет торговец, прикинуться сумасшедшим, показать ему язык и
тут же зад,  не считаясь с  тишиной...  Так и  случилось.  Торговец,  увидев
мальчика, изумился: в лавке он ему показался выше и красивее. Тут же мальчик
показал ему язык и зад, не считаясь с тишиной. Торговец охнул, тогда мальчик
от себя сделал подарок: струйкой провел круг и заблеял. И снова показал то и
это.  Торговец завопил:  "Где твой проклятый муж?!  Он меня обманул, другого
подсунул!  Какой купец сумасшедшего захочет держать?"  Мать стала упрашивать
не  сердиться,  ибо "все от аллаха!"  Мальчик в  детстве упал на камень вниз
головой.  Но купец извлек выгоду,  ибо покупатели смеялись над глупцом и  не
скупились на  монеты.  "Ему уже шесть лет,  а  у  него ни голова,  ни зад не
растут".  Тут  мальчик решил,  что как раз время,  и  снова не  посчитался с
тишиной и в придачу,  высунув язык,  замычал.  Торговец выскочил из лачуги и
побежал ко мне:  "Где мальчик?!  -  "Как где?  Чувячник забрал".  -  "Почему
меньше ростом стал?" -  "Без желания аллаха",  отвечаю, ни больше, ни меньше
нельзя стать.  А теперь та сторона -  твоя,  а эта -  моя, и никогда не смей
приходить в мою лавку".  Торговец кинулся искать чувячника,  найдя, выбил из
него  запах кожи и  потребовал обратно семьдесят пиастров.  Чувячник плакал,
ударял себя кулаком в грудь и божился, что потерял их: "Аллах, аллах! Почему
не понравился торговцу красивый Ибрагим?! И читать коран умеет, и писать..."
Не дослушав, торговец заставил чувячника нюхать пыль улицы и, не обнаружив у
него  своих  монет,  поволок  домой.  Но  лачуга  оказалась запертой.  Мать,
предвидя  ярость  и  торговца,   и  мужа,   забрала  всех  детей  и  ушла  к
родственникам -  арабам.  Сама по  крови тоже арабка.  От пятницы до пятницы
прибегал торговец к чувячнику.  Но нет начала без конца.  Пришло время каику
то