мо тебе, что османам не сила, не разум нужны, а
золото?  Для меня оно всегда найдется...  Жди спокойно.  Я скоро устрою тебе
встречу с султаном. Может, еще есть просьба?
     - Ты угадал, святой отец: необходимо переправить в Батуми князей Картли
и семейство их, - ты знаешь, родственников Эракле Афендули. Боюсь, без твоей
помощи ограбят их,  хорошо еще,  если не убьют... До меня дошло, что за ними
следят разбойники Хозрев-паши, потому и поселились они в твоих владениях.
     - И  это  для  нас  не  трудно.  Фома Кантакузин достанет у  Режап-паши
охранную грамоту,  и  греческая фелюга отплывет с нашей стражей.  От Хозрева
одного спасения нет, да покарает бог это исчадие ада вместе с де Сези!..
     - Хотел спросить тебя,  святой отец, почему король франков такого посла
здесь держит?
     - Король ни  при  чем.  Кардинал Ришелье не  сразу обратил свой взор на
Восток, теперь он привязал к послу ниточку, выдернутую из красной мантии.
     - Для чего?
     - Чтобы удобнее было дергать,  согласуя движения куклы со  своим тайным
планом.  По промыслу божьему наступил поворот в политике де Сези,  - красная
ниточка крепко зажата в руке кардинала,  повернулся посол против Габсбургов.
Главный советник короля Швеции Густава-Адольфа -  Руссель, гугенот, родом из
Седана,  -  как  только прибыл в  Константинополь,  сразу со  мною вступил в
тесную политическую дружбу... С представителями Голландии и Венеции он также
вошел в  союз,  но  к  послу франков был  неизменно холоден,  и  де  Сези ни
хитростью,  ни  угрозами ничего не удавалось выведать о  целях его прибытия.
Сейчас Руссель пьет кофе во дворце франкского графа.
     - Сколь ты сведущ,  святой отец! Восхищаюсь все больше тобой и горжусь,
ибо умом своим прославляешь греческую веру!  Мою веру!  Ты словно полководец
божьего войска.
     - Не  сподобил господь бог  наш  видеть тихую  жизнь.  После  покорения
Византии  турки  для  нас  -  волки.  А  кто  лицезрел спокойствие в  стане,
окруженном волками?
     - Грузия тоже в  кольце хищников.  Сколько может,  народ истребляет их.
Да,  святой отец,  волки  свирепствуют,  народ страдает,  а  католикос занят
мелкими делами,  потворствует князьям,  себялюбцам, угнетателям! Кто же шире
мыслит,  большего хочет  для  отечества,  того  стараются спихнуть в  волчье
логово.
     - Размышлял я о тебе,  сын мой.  Выполни данное султану обещание.  Увы,
господь послал нам турок в  наказание за грехи наши!..  Вернешься,  я помогу
тебе.  Урезоню  католикоса.  С  тобою  преподобного  архимандрита Филофея  с
братиею пошлю, - он в Московию к пресвятейшему патриарху Филарету хаживал...
     И  с  грузинами-единоверцами связь крепкую,  церковную,  вознамерился я
укрепить...   Слышал,  вольности  духовенство  ваше  много  себе  дозволяет.
Неблагочестиво! Сатане на утеху!
     Видя,  что  разговор перешел на  "любимую" им  тему,  Георгий поднялся,
вынул из шелкового платка сапфировую звезду, осыпанную жемчугом, и преподнес
патриарху.  Потом достал кисеты,  где хранилась большая часть монет, изъятых
"барсами" у  иезуита  Клода  Жермена (остальные решили  раздать бедным,  чем
сильно обрадовали Папуна):
     - Возьми, святой отец, на божьи дела. Да украсят они славу твою во вред
врагам.
     - Аминь!..
     Растроганный  такой   щедростью,   патриарх  проникновенно  благословил
Саакадзе, предсказывая удачу в грядущих битвах.
     "Вот,  - усмехнулся про себя Саакадзе, - пришел к церковникам с полными
кисетами,  а  уезжаю  с  пустыми,  ибо  и  прочей  братии  пришлось  раздать
"жалованье". Но... чем дороже заплатишь, тем богаче останешься".
     - Святой отец,  говорил мне Афендули,  что у тебя три глаза.  Но твои и
семи иных стоят.
     Кирилл  Лукарис сделал  знак  рукой  следовать за  ним.  Не  выходя  на
площадь,  они спустились по  подземной мраморной лестнице,  освещенной огнем
матовых  светильников.  Гулко  отдавались шаги  в  переходах,  погруженных в
зеленоватую полумглу.  И  внезапно  патриарх  и  полководец очутились внутри
церкви, названной мусульманами Балык-лы.
     Саакадзе обернулся.  Стены,  покрытые белой штукатуркой, отполированной
под мрамор и  украшенной узорчатой позолотой,  походили на дорогой китайский
фарфор.  С потолка свисали огромные хрустальные люстры, - как пояснил Кирилл
Лукарис,  -  присланные из  Русии.  Направо четыре  ступеньки вели  к  трону
патриарха.  Два  деревянных цербера возлежали у  кресла,  установленного под
балдахином,  свисающим с четырех белых, обвитых серебряной спиралью колонок.
Налево  виднелась  торжественная  кафедра  проповедника  с  фигурами  святых
угодников  в  овалах  и  огромным  белоснежным  голубем,  будто  готовящимся
вспорхнуть.
     Патриарх пояснил, что остатки драгоценных материалов, заготовленных для
храма святой Софии, были употреблены на украшение церкви, воздвигнутой Львом
Шестым Мудрым.  Благоговение,  к  ней питаемое,  было так велико,  что браки
членов императорской фамилии совершались предпочтительно здесь, а не в храме
святой Софии. Когда Симеон, хан болгарский, преследовал греков до самых стен
Константинополя,  то в Урочище рыб он венчал сына своего,  Петра,  с дочерью
Романа I,  Мариею.  Здесь же  свершилось пышное бракосочетание дочери Иоанна
Кантакузина с сыном Андроник