для
отверженных.  Чтобы сверкали золотые ятаганы,  должны множиться рабы;  чтобы
восхищали дворцы, должны потрясать трущобы. Так мыслит Стамбул имущих, оплот
пашей.
     Жизнь своенравна, но терпелива. Парчовые одеяния и отвратные рубища она
приемлет одинаково. Папуна давно вступил в противоречие с жизнью - и потому,
что любил ее,  и потому,  что ненавидел ее уродства. "Красота непостоянна, -
восклицал Папуна, - сострадание вечно!"
     Опорожнив хурджинчик,  он,  проклиная купцов,  пашей и султанов, плелся
домой, огорченный скудостью своих даяний.
     Ради "приятной прогулки" Папуна уволакивал с  собой и  Гиви,  но  после
двух  пятниц простодушный "барс" окончательно потерял аппетит,  уверяя,  что
еда в Стамбуле имеет волшебное свойство отзываться в ушах воем голодных.
     Хорешани отправила стонущего Гиви в  хамам-баню.  Там  вода вытекает из
самой  верхней чаши  и  падает с  одного уступа на  другой водопадом,  служа
иногда  для  обливания фруктов.  Насладиться там  можно  и  пением канареек,
прыгающих в клетках,  украшенных голубыми бусами. Запрещены Гиви были только
встречи с Папуна по пятницам - дням обнаженной правды.

     И Дато взял на себя нелегкую миссию: покорять пашей, щеголяя изяществом
манер. Остроумными рассказами об Иране, сопровождаемыми обаятельной улыбкой,
он  расположил к  себе стамбульскую знать.  Особенно нравилось ей  сравнение
голов ханов с  дынями,  которые желтели от обиды и хрустели от прикосновения
шашки.  Не  забывал  Дато  останавливать коня  и  у  порога  богатых киосков
придворных  Мурада  IV.   Поэтому  никого  не   удивило  посещение  вежливым
картлийцем бывшего везира Османа.
     Отпивая  из  невесомой чашечки  крепкий кофе,  Дато  тонко  поддерживал
ненависть паши к новому великому везиру,  Хозрев-паше,  сожалея,  что солнце
ушло вместе с Осман-пашою из Сераля блеска.
     Польщенный паша расположился к  откровенности и злорадно высмеял нового
везира,  прославленного только одним подвигом:  женитьбой на сестре султана,
зловредной Фатиме,  и  знаменитого только тем,  что он запутался в лабиринте
дел султаната. Пока Хозрев собрался расправиться с данником Турции, крымским
ханом  Магометом Гиреем  Третьим,  осмелившимся напасть  на  турецкий  флот,
русские  казаки  разграбили  Бюйюкдере,   пока  он  терял  время  на  жалобу
московскому царю,  герцог  Валленштейн принудил  топчу-баши  снять  осаду  с
Неограда.  В  Стамбуле посланник короля франков,  граф  де  Сези,  исподволь
науськивает везира на шаха Аббаса,  что по душе не только султану Мураду, но
и  Габсбургам,  с  которыми де  Сези в  сговоре.  Ни сражаться,  ни покорять
Хозрев-паша не  умеет,  и  ему становится так жарко в  Золотом Роге,  что он
начинает грезить о  куске льда.  Но...  льдами владеют русские!  Возможно ли
было подобное уродство при твоем везирстве, мудрейший из мудрых садразамов?!
     Дато так  неподдельно возмутился,  что Осман-паша прикусил губу,  чтобы
сдержать поток неуместных ругательств.  Осторожно поставив на  перламутровый
столик чашечку, Дато учтиво осведомился:
     - Но почему не спросил хоть твоего совета этот невежда из невежд?
     Паша усмехнулся,  вдохнул аромат семнадцатой четки из розовых лепестков
и не менее учтиво предложил Дато обратить внимание на смысл его слов:
     - Хотя  султан  и   низвел  меня  на   положение  второго  везира,   но
предусмотрительно  оставил  советником  Дивана,   как  трехбунчужного  пашу,
живущего в Стамбуле.  Аллах милосерд!  Я еще ни разу не воспользовался своим
правом,  ибо  только  глупец подстилает коврик для  совершения намаза своему
врагу.  Но совет Моурав-беку, да будет над ним милость аллаха, я дам щедрый:
не доверять Хозрев-ишаку, ибо он ревнует к славе даже свою собственную тень,
особенно,  когда она к  трону султана ближе,  чем он сам.  И  сообразно моей
откровенности пусть Моурав-бек  движется как можно быстрее к  Эрзуруму,  ибо
самое безопасное убежище для него - Картли.

     В  ковровой  комнате  Георгия  настольный светильник освещал  рельефную
карту Анатолии,  а  на  ней -  раскрашенные фигурки сипахов,  вылепленные из
глины, которые изображали строй конницы в походе.
     Георгий Саакадзе определил так:  если он при первой же встрече с ортами
янычар,   конными  соединениями  сипахов  и   отрядами  топчу  начнет  сразу
командовать ими  как боевой паша,  он  быстро достигнет подчинения турецкого
войска.  Эрасти  приобрел большое венецианское зеркало,  и  Саакадзе,  надев
полушлем с двумя крыльями,  накинув стамбульский плащ с большим прорезом для
рукоятки меча  и  опираясь на  остроконечный,  похожий на  удлиненную стрелу
посох,  подолгу вглядывался в загадочное стекло, принимая тот облик, который
должен был поразить воображение османов.
     Перед зеркалом и застал Дато неугомонного Моурави.
     Внимательно выслушав друга, Саакадзе в раздумье опустил серо-сизое перо
в медную чернильницу, похожую на колодец.
     - Осман-паша  дал  мудрый совет.  Обсудим,  каким способом после нашего
ухода из  Стамбула переправить женщин в  Эрзурум.  -  И  он  обвел на  карте
грозную цитадель красным кружком.
     - Может, с первым кораблем или караваном?
     - Не следует. Султан еще заподозрит, что я не уверен в успехе, потому и
прячу  семью.  Не  раньше,  как  после нашей первой победы,  -  выедут якобы
повидаться с нами,  а там и совсем останутся в Эрзуруме; тоже Турция, - перо
Георгия медленно пересекало азиатские пашалыки и  подходило к рубежам Южного
Кавказа, - но намного ближе к Картли. Будто глазами вижу, Дато: вот Ардаган,
Сарыкамыш,  Карс.  Леса,  ущелья, нагромождение камней... Да, надо все верно
взвесить.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     Пятница следует за  пятницей.  Все  больше пашей  и  беков в  Мозаичном
дворце.   Нет  здесь  только