купо,
но веско.  Саакадзе ответил, что так повелось испокон веков: "Брат для брата
в  черный день!"  Конечно,  оба упомянули о битве на Жинвальском мосту,  где
стали побратимами сыны русской и картлийской отваги.
     Любуясь атаманом,  Георгий просил его рассказать о  последнем налете на
турецкую землю.
     Вавило Бурсак начал с  жаром,  точно въявь видел Дон,  что  будто кипмя
кипел:  собирались там ватаги,  копили запасы,  челны строили, точили сабли,
правили паруса,  стекались в  круги,  сговаривались.  А потом Дон порешил со
льдом,  вздулся от  вешних снегов,  рванулся он к  морю,  а  с  ним заодно и
казацкие бусы со стягами и песнями.  Тысяч до трех поплыло - орел к орлу, на
подбор.
     У святых Белых гор окропили казаки святой водой суда,  освятили оружие,
со слезой простились с несказанной красотой мест тех - и айда дальше. Бурной
ночью, темной как деготь, тайком проскользнули под занозой Дона - Азовом, да
и выбрались гирлом в море,  на простор, широкий, как степь, вольный, как дым
костров.  Полетели бусы по синему морю, каждая - лебедь белая, да клюв же не
сахарный.  На  первых порах привалило казакам счастье.  Два корабля турецких
врасплох захватили,  сожгли,  потопили;  шесть фелюг с  товаром,  с  запасом
пограбили;  восемь местечек прибрежных с землей сровняли,  не оставили в них
басурманам и на семена,  -  и поплыли к самой узмени,  что у выхода в Черное
море.
     Вдруг гребец-песельник гаркнул: "Орда!" Глядят казаки: навстречу восемь
кораблей,  на мачтах -  полумесяц,  идут с  тяжелым нарядом.  Казаки наутек,
турки в погоню.  Грянули нехристи изо всех пушек - бусы в щепы, донцы в воде
- куды ни глянь.  Ринулись казаки к берегу, вытащили суда, залегли за ними -
ждут честного боя.  Но турки с  судов не сошли,  а  орты янычар у казаков за
спиной.  Не распетлить.  Сбились казаки в кучу,  кое-как окопались -  бились
насмерть и два дня,  и три, и четыре, пока не иссяк горох свинцовый и порох.
Поклялись умереть,  а врагам не сдаваться и простились братски.  Рубились от
солнца до звезд в лужах крови своей и турецкой.  Без воды осатанели,  зубами
терзали янычар.  Но  раздавили они  донцов силою несметной.  Так  и  полегли
удальцы до единого, воронам на отраду.
     Саакадзе слушал с нарастающим интересом. "Вот природные воины!" - думал
он.  И зарождался,  пока еще смутно, новый план: привлечь русских казаков на
борьбу с поработителями грузинского народа.  Достав пульку,  он подбросил ее
на ладони и спросил, как Вавило угодил в плен.
     - От удара обухом по темени рухнул как сноп наземь.  -  И, помрачнев от
нахлынувших видений, добавил: - И свет вон из глаз. Очнулся в цепях.
     - А из-за чего у вас, казаков и турок, вражда?
     - Если б не казаки, дурно пришлось бы русской земле. Мстим за разорение
и сами разоряем. Азов, как сказывал, - заноза.
     Дон турки накрепко закрыли, нем без Азова не жить, за него бьемся.
     - Но ты, атаман, освобожден под слово чести. Знаешь?
     - Знаю.  Вернусь с  ватагой,  на год стану под твое знамя,  по крепкому
уговору.
     - Хорошо, атаман.
     - И впрямь ладно. Что Анатолию шарапать, что Гилян. Врагов веры нашей и
земли кругом с достатком. Хоть жги, хоть режь.
     - Дело важное, атаман. Слово чем подкрепишь?
     - Клятвой,  -  кивнул  Меркушка.  -  На  пищали княжны Хованской уговор
подтверждаю.
     - Твою клятву принял. Прими и ты мою.
     Наполнив чашу вином из простого кувшина, Саакадзе настругал туда свинца
от пульки, размешал и протянул Вавиле. Отпив, атаман в свою очередь протянул
Саакадзе чашу.  Отпил и он,  Меркушка просиял.  Саакадзе перевернул чашу, ни
одна  капля  не  стекла.  Впереди  две  дороги  сливались  в  одну,  стрелой
устремлялась она в будущее.
     Условились, как поддерживать связь, когда и где быть наготове. Положили
вес золота на снаряжение ватаги.
     Меркушка взглянул в окно, где зеленой дымкой сумерек курились кипарисы,
и  заторопился,  ибо  посол  Яковлев накрепко приказал ему  доставить Вавилу
Бурсака в подворье греческой церкви.
     Но Саакадзе не согласился отпустить пятидесятника и  атамана,  ссылаясь
на грузинский обычай.
     Появление  Вавилы   и   Меркушки  в   "зале   еды"   "барсы"  встретили
приветственными возгласами и  радостными восклицаниями.  Чуть  не  опрокинув
посуду,  они  вскочили  с  мест  и  ринулись  навстречу побратимам.  Бурсака
стиснули в таких жарких объятиях, что он и дышать не мог.
     Князья Заза и  Ило недоуменно переглядывались:  если друзья пожаловали,
почему на них гуртом навалились и душат, как щенят?
     - Да будет над вами мир!  -  говорил Бурсак, с силой ударяя "барсов" по
плечу.
     - Ты где так по-турецки научился?  -  растягивал рот в улыбке Дато. - У
тюремщиков или у сотрапезников?
     - По равной доле,  други:  у басурман - когда за удаль платил, у дивчин
трапезундских - когда за каймак целовал.
     - Выпьем за Бурсака! Выпьем! - потрясал полным рогом Пануш.
     - Ну,  кто прав?  - торжествовал Гиви. - Я клялся, что сам поднесу чашу
атаману!
     Широким движением руки  Саакадзе указал на  скатерть и  привлек к  себе
атамана и пятидесятника.  Он сам усадил их на почетном месте. И эта простота
полководца до глубины сердца тронула казака и пленила стрельца.  Сегодня под
ними шуршали парчовые подушки,  а завтра могли заскрипеть седла. Было за что
наполнить до края картлийские роги и ос