украдкой взглянул на Кантакузина: ни единой складки на лбу, ни
единого вздоха печали.  По-прежнему спокоен султанский дипломат, точно не об
его  родине плачут струны,  не  из  груди его  приниженного отечества рвутся
залитые кровью слова.
     О многом еще пел молодой певец Ахилл...
     А в смежной комнате Саакадзе и Кантакузин говорили тоже о многом. Косые
лучи солнца,  как сабли,  перекрещивались в зеленоватом зеркале, напоминая о
быстро ускользающем дне. Пора было переходить к решительному разговору.
     - Не  пришлось  мне  побывать  в  Русии,   уважаемый  Фома,   и  самому
допытаться:  почему царь московский так  медлит с  помощью моей родине в  ее
борьбе с Ираном. Видно, не может сейчас дружбу с Аббасом рушить.
     - Тебе,  Моурав-бек,  бесспорно,  стоило  посетить единоверную державу.
Зоркий глаз твой проник бы во многие тайны.
     - Я  лазутчиком никогда не бывал.  И  если бы хоть на миг полагал,  что
сумею добиться помощи, то с открытым сердцем посетил бы северное царство, но
скорее не как единоверное,  а как могущественное.  Увы, результат всех наших
посольств так незначителен,  что на  ум  приходит:  несвоевременно досаждать
соседу просьбой одолжить кирпичи, когда у него самого крепость не достроена,
а враги вот-вот нагрянут.
     Верхняя губа у  Кантакузина чуть оттопырилась,  обнажив острый зуб,  но
глаза словно источали мед.
     - Понял ли я тебя,  Моурав-бек, так: крепость Стамбула давно достроена,
и лишние кирпичи можно подобрать?
     - Хоть  в  Стамбуле и  найдутся лишние,  даром  все  равно не  отдадут.
Выходит, надо в уплату предложить то, чего Стамбулу не хватает.
     - Не просветишь ли меня, Непобедимый, чего не хватает?
     - Мастеров - отстаивать построенное.
     - Вот как? Значит, ты находишь, что у султана нет полководцев?
     - Таких,   какие  нужны  для  борьбы  со  злейшим  врагом  султана,   я
подразумеваю Иран, - нет.
     - И ты рискуешь вслух утверждать подобное?
     - Не  я,  утверждает  действительность.  Ваши  полководцы  не  могут  с
летучими казаками справиться,  где же  им бороться с  таким мощным царством,
как Иран?
     - Скажи, Моурав-бек, смог бы ты укротить казаков?
     - Зачем спрашивать меня -  смог ли бы я  сбить луну?  Против казаков не
пойду.
     - Единоверцы?
     - Нет, такое меня не остановило бы.
     - А что останавливает тебя?
     - Бесцельность. Они мне не мешают.
     - Слова не из той песни!  Ведь ты служишь султану? А они разбойничают у
берегов Турции.
     - Я  не  страж.  Охранять берега -  дело капудан-паши.  Да и  в  Диване
достаточно  умников,   чтобы  придумать  средство  для  успокоения  казаков.
Потом...  -  он хотел сказать, что сочувствует казакам, что тот, кто борется
за свою свободу, ему брат, но не сказал, ибо Кантакузин тот же турок, лишь с
крестом на шее.
     - А кого еще должен успокоить Диван?
     - Тебе известны их имена.  Возьмем, к примеру, пашу Абаза. Прикинувшись
преданным султану,  он  в  удобный  час  захватил  Эрзерум  и  объявил  себя
отложившимся от Турции. Не тайна, что ему помог шах Аббас, ибо такое выгодно
Ирану. А что делал Диван? Посылал войско... скажем откровенно - без главы. Я
не оговорился:  там, где существуют продажные князья, ханы, паши, там трудно
побеждать.  Не потому ли тщетными оказались усилия пашей,  посланных Диваном
отбить Эрзерум?
     - Не думаешь ли, Моурав-бек, что подобное одному тебе по силам?
     - Думаю, ибо намерен первую победу одержать у стен Эрзерума. Вот почему
меня удивляет медлительность советников Дивана.
     - Не медлительность, а осторожность.
     - Плохое средство для тушения пожара.
     - Уж не приснился ли тебе в понедельник пылающий Сераль?
     - Нет,  приближение пожара я  вижу наяву.  Слишком хорошо я изучил шаха
Аббаса,  грозного и  беспощадного покорителя стран.  Слишком хорошо знаю его
опытных  полководцев:  Караджугая,  завоевавшего у  османов  немало  земель,
ловкого и стремительного Иса-хана,  любящего войну и без труда нащупывающего
слабое место врага,  Али-хана,  словно шутя наносящего смертельные удары;  и
еще удачливого во всех сражениях Эреб-хана,  да и многих других. А что могут
противопоставить советники Дивана  такому  сильному врагу?  Лишь  мудрый  из
мудрых султан Мурад Четвертый все видит,  но... очевид