рчовую туфлю,  заверял
строптивую,  что добудет ей такие подвески,  что султанша от зависти если не
позеленеет,  то  пожелтеет и  швырнет в  лицо  жене  Моурав-бека  грузинские
рубины.
     - Когда?  -  задала  Фатима  каверзный вопрос,  угрожающе раскачивая на
тонких пальцах туфлю.
     Находчивый Хозрев не преминул ответить:
     - Как только найду того, который достанет то, что ищу...

     По  вечерам собирались в  отдаленном уголке  дворца,  где  единственной
роскошью были ковры,  на  них висело оружие.  Здесь,  в  грузинской комнате,
"барсы" преображались,  словно  матовый свет  роговых светильников сбрасывал
маски, скрывавшие днем их лица. Они беспрестанно твердили:
     - Что дальше?
     - Что?  -  Саакадзе оживлялся.  -  У  султана и  Моурави одно  желание:
чистоганом расплатиться со "львом Ирана".  Так прочь сомнения во имя дорогой
Картли!   -   И   все   больше   воодушевлялся,   крупными  шагами   измеряя
кораллово-синий ковер.  -  Что дальше?  План, задуманный еще в последний год
правления Кайхосро, наконец осуществляется! Грузия должна быть объединена!
     - Э,  Георгий,  -  невесело проговорил Папуна,  -  чем упорнее ты ищешь
солнца,  тем сильнее гроза.  Ты  один мог достать со  дна Базалетского озера
золотую колыбель Грузии, но сам народ отвел твою руку.
     Воспоминание о Базалети неизменно омрачало "барсов". Они никак не могли
примириться со  слабостью,  проявленной на  тех  берегах Георгием,  -  пусть
минутной,  но  слабостью!  И  не  это  ли  ослабление воли  помешало пленить
Теймураза и победоносно закончить войну?
     "О  покровительница витязей,  анчисхатская  божья  матерь!  -  горестно
восклицали "барсы".  -  Ты  можешь  свидетельствовать,  что  нам  бы  больше
приличествовало преклонять перед тобою колени,  а  не  скитаться по  чужим и
ненавистным землям".
     Не по себе стало "барсам".  Саакадзе,  точно угадывая их мысли,  твердо
сказал:
     - Тогда не преодолел я слабость,  но я сумею сковать силу! Народ! Слезы
его  превратились в  Базалетское озеро,  он  должен  презреть власть князей,
власть лицемерных духовников!  Сейчас в Грузии нет Георгия Саакадзе, первого
ополченца.  Не  поэтому ли  железное ярмо,  дар  Шадимана,  дар  владетелей,
становится тяжелее?  Убежден,  лишь теперь познает народ наш  всю  горечь от
разнузданности владетелей.  Он  не  может не  возжелать разомкнуть цепи,  не
может  не  возжелать сломать ярмо.  И  если  вновь будет суждено ностевскому
рожку  зарокотать,  пусть  трепещут поработители,  когда  народ  потянется к
солнцу, поймет, в какой грозе его спасение.
     "Барсы" переглянулись.  Матарс  нервно поправил черную повязку,  -  чем
дальше шел он  за  Георгием Саакадзе по извилистым тропам жизни,  тем меньше
верил в существование божества, способного вмешаться в запутанные дела людей
и  восстановить в  мире справедливость.  Сейчас он  мысленно взывал к  этому
божеству,  испрашивая у  него если не  проявления добра,  то по крайней мере
ниспослания сорока тысяч молний,  способных превратиться в карающие клинки и
прорубить Георгию Саакадзе,  прорубить верной ему  "Дружине барсов" дорогу к
тому, самому дорогому, что есть у человека на земле: дорогу к родине...

     "Терпение!  Терпение!"  -  твердил Георгий Саакадзе,  все шире открывая
двери Мозаичного дворца.
     День  пятницы объявлен днем  веселья.  Каждый  стамбулец жаждет увидеть
сказочного полководца,  колебавшего троны и покорявшего царства. В Мозаичном
дворце появляются турецкие певцы, музыканты, мюдеррисы (богословы) и нередко
муфти. Музыканты строго касаются струн, певцы поют:

                Благословенна та фелюга,
                Что на борту приносит друга!
                "Лев" трепетал - твоя заслуга!
                Врагов развеял твой булат,
                О, жизнь без подвига туманна!

                Стамбул тебя, как сына, встретил,
                Бек Моурав, о, как ты светел!
                Грузин, тебя султан отметил,
                Блеск полумесяца - Мурад,
                Потомок грозного Османа!

                Взнуздай коня! Пряма дорога!
                От солнца Золотого Рога
                До исфаханского порога!
                Надень тюрбан! Ты турку - брат!
                О, что прекраснее тюрбана?!

                Блажен, кто стал звездой Востока,
                Кто небо чтит! Кто враг порока!
                Но тот, кто бьется за пророка,
                Еще блаженней во сто крат!
                Бек, над тобою свет корана!

     Пестры  и  цветисты пятницы.  Шумно  распахиваются мозаичные ворота.  И
каждого пришельца Моурави встречает приветливым:  "Да покинет тебя печаль на
пороге моего дома!"
     Но вместе со знатными гостями вползает тревога:  звенят струны,  звенят
чаши, звенят слова! Где истина? Где ложь?
     "Осторожней! Осторожней, Георгий Саакадзе, враг вездесущ!"
     Каждый "барс" стал  заниматься делом,  отвечающим его  характеру.  Путь
Ростома тянулся к квартал