, из Кахети, монеты запаха не имеют.
     - Зато лазутчиков по запаху узнают.
     - Может,  так.  Вот решил домой пойти. Сегодня жена каурму приготовила,
давно хотел.
     - Арчил, тот, что в Метехи, просил передать: не, держи больше выбранный
им  товар,  раздумал он  чоху  шить,  -  вспомнил чубукчи поручение старшего
смотрителя конюшен.  -  Продай бархатному лазутчику...  Кстати,  о лазутчике
вспомнил! Не видал ты гонца?
     - Какого гонца?
     - Саакадзевского... Мой князь зовет.
     - Почему должен видать?
     - А разве не ты был в почете, когда Саакадзе хозяйничал в Картли?
     - Я и сейчас в почете, когда хозяйничает Андукапар.
     - Почему думаешь, Андукапар?
     - Не я  один,  все чувствуют приятную руку князя.  Хорошо,  благородный
князь Шадиман работой амкаров успокоил.  Уже многие хотели закрыть лавки.  -
Вдруг,  прислонив  руку  к  глазам,  Вардан  начал  всматриваться вдаль.  Не
понравился  ему  разговор  лазутчика  Шадимана,  и  он  решил  избавиться от
непрошеного собеседника.  -  Уважаемый чубукчи,  если  гонца  Моурави ищешь,
сейчас к мосту поскакал.
     - К мосту?
     Чубукчи хлестнул коня  и  с  трудом стал  пробираться через  Майданскую
площадь.
     Вардан поспешно вошел в лавку.
     - Гурген!  -  позвал он  спрятавшегося сына.  -  Беги в  духан "Золотой
верблюд", скажи Арчилу, пусть немедля скачет в Метехи, - князь Шадиман ищет.
Скажи:  старший смотритель Арчил через чубукчи передал,  чтобы я  не  держал
больше  товар.  Выходит,  "верный  глаз"  может  свободно гулять,  опасность
позади.  Ночью к  нам пусть придет,  все же не открыто.  Хочу тоже Моурави о
майдане сообщить...

     Когда Арчил-"верный глаз" предстал перед Шадиманом,  был уже полдень. В
венецианском бокале  таял  кусочек  льда,  отражая  солнечный луч.  Шадиман,
постукивая  по  льду  серебряной  палочкой,  снова  подробно  расспрашивал о
Саакадзе и  даже о  "Дружине барсов".  Узнав,  что  Дато уехал с  Хорешани в
Абхазети проведать первенца, Шадиман встрепенулся и спросил:
     - Не  сына ли  Саакадзе сватать?  Слух идет,  владетель Шервашидзе дочь
красивую имеет.
     - Нет,  светлый князь,  наш Автандил пока молод.  А дочь Шервашидзе без
носа осталась.  Какая из нее жена, если Леван Дадиани, по праву мужа, нос ей
отрезал? Хоть и неправда, что за измену, - все же нос снова не отрос.
     Шадиман не дал улыбке перейти в смех и пристально вгляделся в приятное,
смелое лицо,  озаренное блеском умных глаз.  Не без зависти он подумал: "Ему
можно доверить. Умеет Моурави, как магнит - железо, людей притягивать".
     - Вот что, "верный глаз", так, кажется, тебя зовут?
     - Так,  светлый князь,  я  еще ни  разу не  промахнулся.  Куда направлю
стрелу, туда вонзится.
     - Понимаю.  Хочу  доверить  тебе  большую  охоту,  и  если  попадешь  в
царственного оленя,  проси,  что пожелаешь! Азнауром сделаю, а хочешь - женю
на сестре моего мсахури.
     - Светлый князь, я уже осчастливлен сверх меры, раз мне доверяешь, - и,
как бы в порыве благодарности,  вскрикнул:  -  Моурави недаром тебя, светлый
князь,  любит!  Вслух не  говорит,  а  только всем  советует уважать тебя  и
восхищаться твоим умом.
     - Странно, а я полагал наоборот; ненавидит меня - ведь всю жизнь спорим
с ним. - И, взяв ломтик лимона, старательно выжал сок в венецианский бокал.
     - Непременно потому спорит, что дорожит тобою, князь.
     - Дорожит? Выходит, с меня гример берет.
     Шадиман задумчивым взором скользнул по  лицу Арчила,  уже не удивляясь,
что  беседует с  простым дружинником.  "За  Моурави я  готов  десять  князей
отдать.  Но  что  делать,  в  разных церквах нас крестили".  Пригубив бокал,
спросил:
     - Где пропадал ты  все дни?  Почему в  Метехи не показывался?  Разве не
знаешь, где гонец должен терпеливо ожидать ответа?
     - Знаю, светлый князь, только твой чубукчи приказал не беспокоить тебя,
пока князья не разъедутся. Как раз сегодня день подходящий.
     - Подходящий? Почему?
     - Слово имею сказать... если разрешишь, светлый князь.
     - Говори.
     - В  духане сегодня чанахи пробовал,  вина,  конечно,  немного выпил...
Смотрю,  арагвинцы тоже кушают и кувшины часто меняют;  и так дружно на меня
уставились,  будто не узнают.  Я,  конечно,  их еще больше не узнаю,  а  сам
думаю:  почему в  будни так много пьют?  Не  успел себе ответить,  как вошли
дружинники князя Андукапара. Сразу арагвинцы свой характер показали: "Э-э!..
- кричат.  - Когда разбогатели, что в духан пришли? Может, ваш длинный князь
для вас кисеты открыл?" Тут пожилой аршанец свой ум показал: "Хотя, говорит,
кисеты наш  длинный князь  не  открыл,  все  ж  монеты не  из  кисета вашего
широкого князя вынули,  на  свои  пьем".  Арагвинцы такой смех подняли,  что
кувшины закачались.  "На  свои?  Где  свои  взяли?  Может,  выгодно пощечины
княгини Гульшари продали?" -  "Пришлось, - отвечает умный аршанец, - ведь за
ваши ишачьи шутки и  полшаури не дадут!" Вижу,  светлый князь,  дра