был быть к  тебе от  царя послом,  в
последний час передумал.
     Почти вырвав свиток,  Зураб углубился в послание.  Лицо его исказилось,
глаза от гнева запылали:  "Не я ли, Зураб, ради Теймураза раз сто рисковал в
Метехи жизнью?  Разве  легко  обманывать Шадимана?  И  вот  награда!  Вместо
благодарности и  выражения любви,  вместо слов о...  о Дареджан,  моей жене,
царь упрекает меня!  Я...  я предался Симону!  Вообразил что-то строптивец и
угрожает обойтись без моей помощи. Сейчас он выехал в Упадари, где предастся
ожиданию обещанного мною,  и если промедлю, то... он, Теймураз, сговорится с
Мелик-беком Ереванским. И близок день, когда царь Теймураз превратит золотое
перо, подаренное ему музой, в карающий меч. Пусть дрожит Зураб: близок день,
когда изменчивый князь увидит,  что произойдет и со слишком глупым Симоном и
со  слишком дерзким Арагвским Эристави!..  О-о,  строптивец!  Не  во  сне ли
пребываю я?  Небылицы хороши в  шаири!  А угроз здесь не меньше,  чем змей в
Мугани! Что ни строчка, то ценность! Вот:
     "И   если  гонец  Зураба  немедля  не  привезет  ответ,   сколько  мне,
богоравному Теймуразу,  ждать въезда в Тбилиси,  то да откроется, что у царя
Теймураза в  колчане немало обличительных доказательств,  по каким шах Аббас
легко  узнает,  как  дерзко провел князь  Арагвский Хосро-мирзу и  Иса-хана,
перебросив  в  Кахети  две  тысячи  арагвинцев  на  помощь  царю  Теймуразу.
Действительно,  с  помощью арагвской конницы мне,  царю  Теймуразу,  удалось
уничтожить войско шаха Аббаса, изгнать Исмаил-Хана...".
     Зураб  метался по  дарбази.  Хорошо,  Миха  догадался подать кувшин,  и
князь, отводя душу, хватил им по стене.
     Сильно запахло вином.  "А разве жизнь не винный погреб?  Входишь в  нее
твердо на  двух ногах -  как человек,  а  выходишь на четырех -  как свинья!
Предвкушаешь праздник,  а  получаешь погребальное напутствие!" -  Неужели он
это вслух сказал?  Ногой отшвырнув осколки, Зураб заскрежетал зубами: о-о!..
он,  князь,  достойный ответ  пошлет своему тестю!..  Но  постепенно тревога
овладела им:  Теймураз может исполнить угрозу,  написать шаху Аббасу... и...
и... Шадиману! Не трудно догадаться, как расправится с ним Хосро-мирза, если
нагрянет во главе новых войск.  Нет! Князь Зураб Арагвский перехитрит всех и
станет...  прежде царем  над  горцами,  а  потом...  Зураб до  сумерек писал
пламенное послание,  полное  заверений в  любви  и  преданности:  "А  въедет
богоравный  царь  Теймураз,   Первый  Багратиони,   в  Тбилиси  раньше,  чем
предполагает.  И пусть карающий меч царя превратится в золотое перо, которым
царь  начертает  возвышенную оду  в  честь  возвращения к  нему  картлийской
короны..."

     Во  дворце католикоса ждали князя Зураба с  нетерпением...  Архипастыри
толпились у окон,  то и дело обращая взоры к воротам.  Творилось непонятное:
все  свершилось помимо  них.  Неужели отказ  венчать Симона  в  Мцхета может
повлечь за собой произвольное отделение церкови от царства?!  Да не допустит
святая троица до подобного!  Но Шадиман ждет ответа.  Дальше медлить опасно!
Где же  та благодать,  которую ждали?  Проходили недели,  месяцы,  возлагали
надежды  на  веру,  забредали  в  тупик,  снова  искали  выхода...  И  вдруг
свершилось.  Но почему ничего не изменилось?  И  тут Трифилий подал ядовитый
совет  поздравить  князя  с   победой  царя   Теймураза  над   Исмаил-ханом:
неожиданность всегда ошеломляет.  Опять же - господь сподобит выявить, какие
князья остались верны царю Теймуразу,  значит,  и церкови, а какие предались
Симону,  значит,  и шаху.  Такое действие подскажет ответ Шадиману. Но вышло
непонятное,  даже из рук вон плохое, ибо вчера почти все князья разъехались,
и  ни  один не  пришел к  святому отцу за  наставлением или  благословением.
Неужто все  себялюбцы за  Симона?  Или  господь бог  отнял у  них разум -  и
замыслили против царя Теймураза?!
     - Опять же,  -  медленно проговорил Трифилий, словно вытягивал слова из
смолы,  -  не  осчастливил ли  царь  Теймураз отцов  церкови лично  вестью о
даровании богом  победы,  не  прислал ли  гонца к  святому отцу  с  поистине
радостной вестью? Или иссякла у братьев Кахети храбрость?
     - Истину глаголешь,  отец Трифилий,  -  пробасил тбилели.  -  Почему не
съехал  праведный  чернец  на  своем  седле,   прости  господи,   с  вершины
Алавердском обители?
     - Опять  же   не  замыслила  ли  кахетинская  церковь  возвыситься  над
картлийской?  Давно,  яко лиса к добыче, подбирается к главенствующем власти
наместника Христа, святого отца католикоса.
     Заронить подозрение легко, побороть его трудно.
     Притом кахетинская церковь не раз пыталась стать выше картлийской.
     В поднявшемся общем шуме кто-то выкрикнул:
     - Да не свершится богопротивное! Уж не является ли прискакавший чернец,
задержанный оголтелыми арагвинцами на  два дня,  не чем иным,  как брошенной
костью церберу?
     В подобной догадке было мало лестного,  и отцы согласились с Трифилием:
выслушать Зураба  Эристави.  Но  если  ничего полезного и  утешительного для
церкови не  скажет шакал,  нач