е  удивляйся,  если шах под разными предлогами начнет устраивать
пиршества.  Но помни: под напевы певцов и звуки флейт шах будет разведывать.
Смотри на пирах только на шаха, внимай только его речам, восхищайся лишь его
мудростью.  Старайся  не  выходить  из  пределов глаз  шаха.  Но  делай  все
непринужденно,  улыбаясь,  дабы не возбудить у  шаха подозрение в  том,  что
поступки твои обдуманны.  А  если пошлет шах тебя к ханам,  подходи только к
Эреб-хану или  Караджугай-хану,  а  если не  к  ним,  то  к  Юсуф-хану или к
Булат-беку. Помни: даже самое ничтожное внимание к более отдаленному от шаха
Аббаса хану равно приближению лезвия ханжала не только к  его горлу,  но и к
горлу его детей и даже всех родственников.
     С  благоговением и  страхом  прислушивался к  шепоту  матери  Сефи.  И,
бледный, дал требуемую клятву выполнять советы ее, советы черводара на путях
несчастья.
     Сефи  безучастно оглядел покои.  Поблекли для  него  краски цветов,  не
играли переливы эмали  на  кувшинчиках,  и  яркий  попугайчик в  углу  вдруг
показался серой озябшей птичкой. Так бывает: выпадает из жаровни раскаленный
докрасна уголек - и мгновенно меркнет, как греза.
     Меняя тревожный разговор, Сефи спросил о здоровье ханум Нестан.
     - Давно Зулейка посылала маленького Сэма к шаху?  - неожиданно спросила
Тинатин.
     - Только вчера Сэм гостил у могущественного деда, и хотя разбил любимую
китайскую чашу,  но  наш повелитель не рассердился -  напротив,  подарил ему
золотой колокольчик и,  засмеявшись, посоветовал никогда не жалеть ценности,
находящиеся в чужих домах.
     - Да будет тебе ведомо, мой любимый, что коварная Зулейка учит дрянного
Сэма наговаривать на маленького Сефи, сына Гулузар. Аллах свидетель, как это
опасно! Ибо не успеет Сэм вбежать к шаху, как начинает клеветать на Гулузар,
будто  она  хвастливо уверяет,  что  наследником престола аллах определил ее
сына.
     - Может,  это не совсем так?  -  помолчав,  произнес Сефи.  -  Знаю, ты
сильнее любишь сына Гулузар.
     - Видит бог,  никогда не скрывала истины!  А люблю твоего младшего сына
сильнее, ибо старший полон жестокости и обладает диким, необузданным нравом,
опасным   для   будущего   держателя  человеческих  жизней.   Да   продлится
царствование шаха  Аббаса до  конца вечности!  Но  когда аллах сочтет нужным
призвать к себе ставленника неба и ты, иншаллах...
     - О моя прекрасная мать, не говори об этом! Ибо у каждого судьба висит,
подобно  цепи,  на  его  собственной шее.  Вспомни  Паата,  -  ведь  он  мой
двоюродный брат. Да, он племянник царицы Тэкле, а я племянник царя Луарсаба.
Ты почти никогда не беседовала со мной о Паата.
     - Он сын Саакадзе, погубившего моего прекрасного брата Луарсаба.
     - Моя неповторимая мать,  разве Саакадзе сильнее судьбы?  Аллах пожелал
сотворить царю несчастье через руку Непобедимого.
     - Да  не  поскупится аллах на  милосердие к  страдающему узнику!  И  да
проявит  к  тебе  приветливость пресвятая  троица,  да  ниспошлет Сефи-мирзе
небесный караван, нагруженный счастьем и благополучием!
     Успокоенный,  вышел Сефи-мирза из комнаты матери.  И листва на деревьях
уже  показалась ему  не  пепельно-серой,  а  зеленой,  словно  вырезанной из
изумруда,   политого  свежей  водой;  и  темная  бирюза  над  головой  будто
обернулась  бездонным  небом,  струящим  целительный бальзам.  Он  спешил  к
Зулейке,  ибо хотел подышать утренним воздухом, и потому выехал на рассвете,
когда густые ресницы прикрывают ее всегда горящие глаза,  а приоткрытые уста
говорят  о  неутолимой  жажде  страстных  поцелуев.  Но  лучше  бы  он  спал
непробудным сном именно в это утро.
     Сейчас он вспомнил,  как, сопровождаемый одним лишь телохранителем, он,
так же мечтая о Зулейке, уже намеревался на коне въехать на мост Поле Хаджу,
как какой-то закутанный в плащ человек выскочил,  будто искра,  из-под арки,
пропускающей реку,  и, сунув ему сложенный вчетверо пергамент, так же быстро
исчез.  Верный телохранитель засмеялся и  сказал:  "Это  опять  какой-нибудь
проситель. Сколько их на пути щедрого и великодушного Сефи-мирзы!"
     Хорошо,  он,  мирза,  подумал так же и, сунув за пояс пергамент, прочел
его позднее, когда остался один в саду. Прочел - и ужаснулся. Нет, он никому
не  расскажет о  кощунственных строках,  пропитанных ядом.  Возмущенный,  он
пошел, сам не ведая куда, но неожиданно свернул в розовый домик.
     Как всегда,  Гулузар,  свежая,  подобно утренней росе,  и  нежная,  как
голубь,  встретила Сефи  радостным восклицанием и  тут  же  скромно опустила
глаза.  А маленький Сефи шумно бросился на шею отца,  покрывая поцелуями его
лицо, руки, торопясь рассказать о своих радостях и огорчениях.
     На  робкую просьбу Гулузар мирза  ответил весело:  конечно,  он  выпьет
шербет  и  съест  рассыпчатую каду.  Наблюдая  за  тихо  скользящей Гулузар,
расставляющей на арабском столике чашки,  Сефи подумал:  "Я хорошо поступил,
отказавшись  сегодня  от  новой  хасеги,  которую  шах  в  благодарность  за
доказанную преданность хотел мне подарить.  Разве я не имею в мозаичном доме
вулкан,   извергающий  огонь  любви  и  ненависти,   и  тихий  шелест  нежно
благоухающей розы в  розовом домике?  Мне больше не к чему с