что  Иса-хан слишком поспешно вскочил на  серого в
яблоках скакуна и умчался в крепость.
     Очутившись в  своих  покоях,  Зураб наконец дал  волю  ярости:  схватил
кувшин, грохнул о пол и, отшвырнув ногой осколки, разразился проклятиями:
     "Чтоб тебя гиена проглотила!  Родоначальник сатаны!  Это ли  не позор?!
Какой-то  Саакадзе из Носте высмеял меня,  князя Арагвского,  как последнего
глупца!  Вот подлая плата за доброту! Не я ли, Зураб Эристави, восхищаясь на
Марткобской равнине,  одарил лазутчика Ило?  И  вот эта помесь жабы и  змеи,
извиваясь и  прыгая,  неотступно следил  за  Миха.  А  что,  если,  -  Зураб
ужаснулся,  -  и  о фальшивых дружинниках проведал?  Не хватает мне насмешек
заносчивых Мухран-батони!  И  как бесстыдно предстал предо мною!  А  сейчас,
наверно,  разгуливая по Тбилиси,  пьет с амкарами,  выведывая все сведения о
Метехи...  Да, но почему Саакадзе решил помочь мне выпроводить Хосро-мирзу и
Иса-хана из Картли?  Узнаю хищника. Вот он, распушив усы, извергает из пасти
"барсов" мудрость:  "В борьбе то оружие хорошо, которое под руку попадется".
Я ему под когтистую лапу угодил,  ибо еще месяц - и азнаурам уже нечем будет
противостоять персам.  И в Кахети ему Иса-хан не нужен, и здесь Симон Второй
ни к чему "барсу"...  значит,  выгодно действовать со мною заодно. О сатана!
Оторвусь ли я когда-нибудь от тебя?!  И не как равный с равным действует,  а
вертит мною,  как рукояткой.  Но...  какими мерами Ило добился предательства
верного мне Реваза?  Неужели угрожал евнухом сделать,  а  в  задаток исколол
зад?.."
     Осененный коварной мыслью, Зураб злорадно усмехнулся и, вызвав старшего
дружинника, приказал немедля притащить к нему Ило.
     Затрубил арагвский рог,  заметались арагвинцы. Но сколько ни искали, не
только в Метехи,  но и по всему Тбилиси не могли найти. Ило словно в воздухе
растворился, ибо ни через какие ворота не проезжал.

     Шадиман устал считать шаги и опустился на угловую тахту.  Блеклые блики
скользили по  узорам  ковра,  словно не  могли  выбраться из  лабиринта;  от
подушек исходил терпкий запах роз, не вовремя одурманивая.
     "Нет,  -  размышлял Шадиман, проводя носком цаги по ковровым арабескам,
словно стремясь задержать блики.  -  Георгий не отдаст Марабду султану и сам
не нападет:  дружен со мною.  Но и  я  не смею искушать его терпение.  Персы
должны уйти: и церковь того требует, и кормить сарбазов осталось фиалками, и
делать ханам здесь больше нечего -  все равно Саакадзе им  не уничтожить.  А
уйдут,  -  возможно, сговоримся с неповторимым Моурави... Как мог я спокойно
допустить приближение турок?  Разве  мсахури князя  Церетели не  рассказал о
поездке Дато Кавтарадзе в  Константинополь?  А я не проверил,  достоверно ли
пребывание Дато и  в Серале султана.  Или Иса-хан тайно от меня не посылал в
Константинополь своего скоростного лазутчика?  Или  не  встревожились Иса  и
Хосро, когда вернулся их лазутчик? Два дня и одну ночь Хосро-мирза прогостил
у  Иса-хана.  Я  притворился,  что  поверил  желанию  притворщиков совместно
написать  шаху  Аббасу  поздравительное  послание.   Где  же  скиталась  моя
зоркость?  Даже когда вернулись из Константинополя посланцы-монахи и донесли
католикосу об  успехах Дато-"уговорителя",  я  не  пробудился от  персидской
спячки.  И вот,  по законам неба,  пожинаю то,  что посеял. "Святой отец" со
мною неумолим,  он не боится персов,  - турки сейчас сильнее. Сильнее, ибо с
ними Саакадзе...  Он нужен султану для большой войны с  шахом Аббасом.  Даже
Симону,  слепцу в короне, видно, что носитель полумесяца исполнит требование
Непобедимого и даст ему янычар,  пушки,  монеты,  коней.  Отдал бы и любимую
одалиску,  если бы не опасался,  что Дато не довезет ее в сохранности... Что
ж,  торг неубыточный,  взамен Моурав-бек обещает Стамбулу отвоевать у  Ирана
захваченные шахом  Аббасом  земли.  И...  отвоюет!  А  грузинские  княжества
султану нужны  лишь  на  легкую закуску перед сытным пиром.  Но  если  персы
покинут Картли,  то и закуски не будет. Да, неразумно гладить "барса" против
шерсти. Царевич Хосро должен это понять... немедленно..."

     Как  раз  в  этот  час  Хосро и  обдумывал немедленный отход иранцев из
Картли.  Он отстранил тонкогорлый кувшин с  красным кахетинским,  стоящий на
изящном арабском столике,  и  повелел Гассану пододвинуть к  нему персидский
сосуд с дюшабом -  напитком,  лишенным,  как мерин,  самого важного - хмеля.
Исфахан не Тбилиси, надо привыкать!
     "Но  святой  Антоний  видит,   отступление  будет  временным.   Шах  не
успокоится,  пока,  живой или мертвый,  Непобедимый не  предстанет перед его
мечом мщения.  Нам вдвоем в  Картли тесно.  В Картли?  А разве не Кахети мой
удел?  Кахети и Картли... Раз сам Саакадзе объединил, разъединять неразумно.
А  Теймураз?  Шах не допустит.  А Симон?  Саакадзе не допустит.  А Саакадзе?
Князья не допустят -  устрашатся.  А католикос?  Не допустит ни Саакадзе, ни
Симона.  Этот  глупый  петух  любым  средством старался  заслужить ненависть
церкви.  Разве трудно было и  шаху служить и  церковь задабривать?  Церковь!
Сильнее оружия нет!  А  я  церковь ничем не  разгневал,  напротив -  богатые
подарки  с  Гассаном  послал.   Приняли,  благословение  тайно  от  Гульшари
прислали.  У Шадимана монаха выслушал,  крест поцеловал.  Хочешь винограду -
ухаживай за лозой!  Монах растрогался,  говорил:  "За целость Тбилиси святой
отец благодарит".  А я думаю - за подарки тоже. Жемчужные четки святому отцу
послал,  алмазный орех,  изумрудное ожерелье для св