тно в ножны. И вдруг приказал собрать в Метехи пятьсот
арагвинцев:  он хочет проверить,  согласно ли его приказу одеты они и держат
ли наготове оружие.
     А когда дружинники собрались во втором дворе Meтехи и,  бряцая шашками,
выстроились в  две  линии,  князь  тщательно осмотрел их  и  велел  на  ночь
расположиться под окнами его покоев:  утром он хочет показать своих отборных
всадников Хосро-мирзе.

     Не  один  Зураб,  весь майдан всполошился.  Изнемогшие от  беспрерывных
распрей  горожане  почти  радовались  пышной  роскоши  метехского  поезда  и
встречали  царя  приветственными возгласами и  пожеланиями долголетия.  Чуть
было не поддались ликованию и мелкие торговцы; "Может, торговать начнем?"
     Но  презрительные улыбки  амкаров  и  недоверчивое покачивание  головой
Вардана Мудрого тотчас охладили их  пыл.  Все же  майдан,  как единое сердце
торговли,  чувствовал назревание каких-то  событий.  Особенно  встрепенулись
купцы,  когда вдруг исчез Шадиман: вот только что ехал рядом с Хосро-мирзою,
о чем-то говорил, щурился - и вдруг исчез. Даже не успели удивиться простоте
его  одежды,  как он  с  конем,  жарким,  как мангал,  и  со  своим чубукчи,
скользким,   как   лягушка,   точно   в   преисподнюю   провалился!   Многие
перекрестились: "Уж не черт ли услужливо разверз перед конем Барата землю?"
     Почти то  же предположил Шадиман,  въезжая в  ворота резиденции святого
отца.  В палате,  предназначенной для мирских дел,  было прохладно, отблески
синих и малиновых лампад падали на пол, как подкрашенные льдинки. Но Шадиман
приложил платок  к  вспотевшему лбу:  "Словно  в  раскаленную печь  лезу!  -
иронически усмехнулся он. - И то правда, разговор предстоит решительный".
     По суховатой церемонии встречи Шадиман понял: ни в чем не уступят. И он
решил не просить ни о  венчании Симона в Мцхета,  ни о помощи в прокормлении
войска: ведь другие важные причины привели его к вратам небесного царства.
     - Святой отец,  - начал с главного Шадиман, и глаза его затуманились, -
нашей многострадальной Картли предстоит великое испытание.
     - Хуже,  чем есть, не будет, - угрюмо проговорил католикос, откинувшись
на спинку черного кресла.
     - Будет,  ибо  Саакадзе выпросил у  султана Мурада  войско.  Нечестивых
агарян, как глаголете вы.
     - Об  этом  известно  мне,  -  против  персов  турки  придут.  Саакадзе
клянется:  "Картли от  янычар  не  пострадает!"  Да  благословит бог  узреть
истребление турками персов и обратное!  Так,  во славу господа, глаголем мы.
Да  сложат  нечестивцы головы  на  нашей  раскаленной ненавистью к  исконным
врагам земле.
     - Аминь! - прозвучало точно из стены.
     - Но,   святой  отец,  -  возразил  озадаченный  Шадиман,  -  разве  не
пострадают от звериной драки наши города,  деревни? И не падут ли монастыри,
эти оазисы света в пустыне бытия?
     - В  юдоли плача уж  не осталось кому страдать,  а  уцелевших церковь в
милосердии своем  предупредит:  пусть забирают скот  и  скроются в  горах по
примеру просветителей сирийских.
     - А разве, святой отец, храмы в безопасности? Ведь персы лишь благодаря
Хосро-мирзе божье владение не тронули.
     - Давно  умыслил  я,   что  Хосро  выгодно  защищать  церковь.   Уж  не
вознамерился ли  кахетинец занять трон Теймураза?  Или из преданности Христу
обороняет святые обители?
     - Насчет трона не слышал, а верность Христу, думаю, сохранил. Ты в этом
не ошибся,  святой отец. Но, как известили серебряные трубы ангелов, царевич
Хосро уходит в Иран.
     Католикос вопросительно вскинул  на  Шадимана  глаза,  затаившие хитрые
огоньки.
     - Испугался турок? А Иса-хан?
     - Тоже уходит,  -  конечно, не из-за испуга. Прозорливый царевич Кахети
полагает:  если  не  будет  сарбазов,  Саакадзе не  осмелится открыть города
янычарам, подобным кровожадным хищникам.
     Молитвенно сложив  ладони,  католикос молчал,  обратив взоры  к  своду.
Присутствующий   Феодосий,    архиепископ   Голгофский,   и   тбилели   тихо
перешептывались.  Феодосий упорно скрывал разговор с Зурабом,  - так повелел
католикос.
     - Понял ли я верно тебя? Хосро уводит голубям подобных сарбазов?
     - Не всех. Необходимых для охраны Тбилиси, и царя оставляет.
     - А если церковное войско станет на защиту Тбилиси?
     - А царя? Ведь ты, святой отец, не признаешь Симона?
     - Не  признаю.  Его  могут оберегать твои дружины и  Андукапара,  да  и
арагвинец поможет вам.
     - Еще  есть  причина:   царский  "сундук  щедрот"  пуст.  Амбары  тоже,
шерстопрядильни и  шелкопрядильни похожи на  кладбище.  Торговля замерла,  у
амкаров нет работы,  пошлин не  с  кого брать.  А  персы Тбилиси не трогали,
монастыри обходили, но все же войско царское кормили.
     - Да обрушится адово пламя на разбойников! - воскликнул Феодосий. - Все
деревни "обстригли",  яко овец!  Народ желуди ест,  мужчины вместо цаги кору
носят,  изнуренные женщины  с  трудом  прикрывают наготу,  дети  мрут,  скот
расхищен, из амбаров даже мыши сбежали! Прости и помилуй меня, о господи!
     - И  я  скорблю об  этом,  отцы церкови,  но истина сильнее самообмана:
уйдут персы - чем дружины царские содержать?
     - Церковное войско, даст господь, монастыри прокормят.
     - А царское?
     - Да благословит святая дева Мария мои слова!  И царское прокормят.  Но
знай,  князь Шадиман:  еще больше сотворим,  если...  если ни одного перса -
слышишь, ни одного! - не останется. Вся Картли должна очиститься от скверны!
В  крепость,  после их окропления святой водой,  мои войска войдут.  А также
чтоб  не   осталось  ни  одного  советника-перса