иданно от Иса-хана прискакал к Хосро-мирзе и Шадиману онбаши
с  приглашением прибыть в крепость,  ибо хан чувствует боль в ноге от старой
раны и  хочет решить малые дела:  кому из  князей следует оставить ферман на
охрану замков.
     Андукапар, а тем более Зураб не поверили предлогу и возмутились: почему
их  обошли?  Андукапар свирепо  ругался,  но  упоминал главным  образом  имя
Шадимана. А Зураб, полный тревоги, угрюмо заперся о своих покоях.
     Ненавистной казалась и полумгла,  притаившаяся в углу,  и голова бурого
медведя с застывшими глазами,  и потухший бухари - черные угли словно вещали
исход любой борьбы: раньше огонь - потом зола. Зураб сел за треногий столик,
схватил сереброгорлый кувшин и жадно отпил.  Он стал рассуждать, ожесточенно
ударяя ладонью по инкрустированной поверхности стола.
     "Иса-хан что-то заподозрил.  Шадиман - тоже. Конечно, Андукапара только
для отвода глаз не пригласили, вонзить бы ему кинжал в глотку! Теперь важнее
всего убедить трех лисиц в  моем желании помочь им  выбраться из  цепких лап
"барсов".  А главное:  духовенство только царя Теймураза признает -  значит,
всеми  мерами  попытаюсь задобрить церковь  и  убедить  в  моей  преданности
Теймуразу. А может, разумнее скрытно ускакать в Ананури? Где, как не в своих
владениях,  можно чувствовать себя в  безопасности?  Но тогда распрощаться с
троном?..  Нет! Тысячу раз нет! А постоянно ускользающая красавица? Не время
поддаваться даже  мимолетным сомнениям.  Слишком  долго  плелась мною  сеть,
чтобы отказаться от улова золотой форели! Все задуманное да исполнится!"
     Позвав  арагвинца,  Зураб  приказал скакать  к  архиепископу Феодосию и
просить  немедля  пожаловать в  Анчисхатский собор:  Зураб  Эристави намерен
исповедаться, слишком тяготят его грехи, малые и большие.
     Потом,  облачившись в  праздничные одежды,  скрыв под куладжей стальную
панцирную рубашку, Зураб с десятью телохранителями выехал из Метехи.
     "Странно, - думал дорогой Зураб, - почему я так долго не исповедовался?
Кто  лишил  меня  святой  благодати?  Кто  отвратил меня  от  божьего  дома?
Саакадзе?  Нет,  он  полностью никогда мне  не  доверял и  осторожно избегал
разговора о  церкови.  А  сейчас,  притворщик,  без церкови не  дышит,  даже
католикоса озадачил.  Тогда кто же? Э-о! Победа, дорогой Папуна! Это ты, как
искуситель,  убеждал меня,  что церковь и есть ад,  - недаром бог со свитой,
бросив скучное небо,  расположились среди чертей в  парчовых ризах.  Потом к
народу ближе  -  значит,  выгоднее...  Сколькими тунги  запивали тогда смех!
Особенно Дато,  этот незаменимый уговоритель.  А  Папуна в доказательство...
Черт!  Совсем забыл: Папуна продолжает болеть! И почему недоверчивый Шадиман
не  замечает,  какими  здоровыми  глазами  следит  за  Метехи  больной?  Или
"змеиный" князь опасается Хосро?  Ведь  рыцарь дал  слово Хорешани оберегать
лазутчика Великого Моурави.  Одно  хорошо -  скоро  мечтающий о  кахетинском
троне  умчится,  и  тогда  мечом укажу веселому прославителю чертей короткую
дорогу в ад".
     В таких думах Зураб свернул в боковую уличку и подъехал к Анчисхати. То
ли  любопытство съедало Феодосия,  то  ли встревожила внезапность,  но когда
Зураб,  войдя  в  пустую церковь,  с  жаром осенил себя  крестным знамением,
служка подошел к нему и шепнул, что архиепископ ждет князя в ризнице.
     Разговор начался сразу, и не о святом таинстве.
     - Отец  Феодосий,  -  торжественно возвысил голос  князь,  -  ты  понял
причину моего спешного прихода?
     - Думаю,  снедали тебя большие и малые грехи.  Кайся,  сын мой,  кайся!
Милостивец не откажет раскаявшемуся в отпущенье грехов.
     - Каюсь, отец Феодосий! Хосро-мирза и Иса-хан со всеми персами покидают
Картли.
     - Уже?!  -  Феодосий чуть не  выронил крест,  которым собирался осенить
Зураба.
     О грехах было забыто.  Феодосий то краснел,  будто нырнул в кипяток, то
белел, словно вымазался мелом. Следя за бегающими глазами князя, архиепископ
притворно заволновался:
     - О господи,  пути твои неисповедимы!  Почему же,  князь, медлишь? Ведь
царь Теймураз в Тушети томится?
     - Я  полон  беспокойства.   Царь  может  опрометчиво,  раньше  времени,
спуститься с гор и попасть прямо в пасть Хосро-мирзы!
     - Силы небесные!  Поспеши отослать гонцов.  Или пути из Картли в Тушети
для тебя запретны?
     - Лазутчики  Шадимана  за  каждым  вздохом  моим  следят.  А  для  мною
задуманного необходимо полное доверие ко  мне  Метехи.  Мыслилось:  церковь,
желающая видеть царем только Теймураза...
     - Поспешит залезть,  яко кролик,  в пасть Иса-хану? Неразумно, сын мой,
думал,  неразумно!  Или  тебе не  ведомо,  что  алчущие богатства монастырей
подстерегают, яко сатана грешников, нашего промаха?
     - Но монаха, собирателя на нужды церкови, кто остановит?
     - Персы. И, выведав пытками, за каким подаянием в Тушети монах направил
стопы,  обрушатся на головы монастырских мудрецов,  жаждущих вновь лицезреть
князя Зураба с царем Теймуразом.
     - Но,   отец  Феодосий,   нельзя  допустить  гибели  царя,   всю  жизнь
сражающегося за  христианскую веру!  -  Зураб  устремил взор  к  своду,  где
изображения  святых  угодников  поражали  аскетичностью ликов  и  богатством
одеяний.
     - Где правда в  твоих речах,  князь?  Печалишься о Теймуразе Первом,  а
продался Симону Второму!
     - Хитрый  обход  врага  не  есть  предательство по  отношению к  другу.
Саакадзе собирался отточить меч в ананурской кузнице. Хосро-мирза, предатель
иверской божьей матери, собирался водрузить знамя "льва Ирана" на колокольне
ананурского храма. Шадиман собирался с по