случившееся, Шадиман воскликнул:
     - Повтори, безмозглый чурбан, что завалено?!
     - Под...земный ход!  -  вновь обретя дар речи,  завопил чубукчи.  - Там
даже  палке  не  пролезть!  Пробовали копать.  Три  аршина откопали,  дальше
нельзя.  Где стены?  Где потолок?  Камни,  железо,  балки -  все в одну кучу
смешалось...  -  Чубукчи вдруг осекся:  уж  не  лишился ли князь ума?  Глаза
восторженно блестят и словно кому-то он посылает воздушный поцелуй!
     "Да будет свидетелем мне резвый сатана!  - мысленно воскликнул Шадиман.
- Я восхищен! Неповторимый ход в игре "сто забот".
     - Смешалось?  - неожиданно ударил Шадиман рукой по столику, сбивая вазу
с  фруктами.  "Странные плоды!  На  тюрбаны ханов похожи".  -  Глупый козел!
Смешали балки,  железо, камни ловкие саакадзевцы, а тупые шадимановцы день и
ночь перед кучей... копьями сверкали.
     Сам  удивляясь своей прыткости,  Шадиман,  не  соблюдая правил царского
замка, ворвался к Хосро:
     - Царевич! Надо менять ход. Саакадзе снял с доски всех коней! Игра пока
за ним!
     И Хосро,  предчувствуя необычайное,  также без всяких правил, опустился
на  тахту.  Беспокойный взгляд  его  соскальзывал с  хрустального кальяна на
шахматную доску,  раскрытую перед ним и полную тайн,  потом на возбужденного
Шадимана. Только что Гассан рассказал ему сон, будто Хосро хотел вскочить на
коня белоснежной масти. Конь фыркнул и сбросил его прямо в дорожную пыль. Но
с  неба слетел Габриэл,  держа под уздцы золотистого жеребца.  "Не подвергай
себя опасности,  -  поучительно сказал ангел.  -  О Хосро-мирза!  Зачем тебе
траурная лошадь,  когда твой удел скакать на  царском коне?  О  Хосро-мирза,
выбирай дорогу, не взрыхленную шайтаном, а застеленную бархатом. О Хосро..."
     - Мирза,  -  живо подхватил Шадиман, - нам предстоит испытание, если...
если не найдем выхода.
     Нельзя сказать,  чтобы завязавшаяся беседа была веселой,  но казалось -
конца ей не будет.  Оба собеседника не знали,  как закончить разговор и  как
разойтись или как остаться.
     Выручил Иса-хан.  Он вошел,  давясь от смеха:  "О,  он узнает остроумие
Непобедимого! Это веселые шайтаны "барсы", ибо только они способны заставить
княжеских дружинников охранять котел с  пилавом для  жен  одряхлевшего дэви.
Аллах видит, хищникам сейчас незачем тревожиться: помощь турок подоспеет как
раз вовремя..."
     Давно Метехи не  переживал такого волнения.  Даже  царь  Симон вышел из
блаженного состояния и без устали гонял в покои Шадимана молодых князей.
     Два дня совещались ханы и князья. Андукапар злобствовал, грозно сдвигал
брови,  похожие на  колючие щеточки,  доказывал,  предупреждал:  "С Саакадзе
нельзя медлить!.."
     Зураб почти не  говорил,  напряженно обдумывал что-то:  "Неужели он  не
всему выучился у Саакадзе?", потом ворвался в разговор, как волк в овчарню.
     - Ты,  князь,  подобен дятлу -  только долбить умеешь!  А почему сам не
действовал?   Почему  сам  медлил?  Знаю  почему!  Все  мы  немало  лишились
дружинников, а ты хоть одним пожертвовал?
     Ссору никто не поддержал, но и не пресек.
     Назревало что-то решительное, тревога до предела натянула тетиву.
     Как-то  само собой вышло,  что  Иса-хан,  обогнав собеседников,  первый
пришел к  самому острому выводу:  он  заявил,  что  время бесед закончилось,
пусть завтра каждый советник предложит твердое решение.
     Ночь  не   всегда  должна  служить  усладе,   иногда  она  способствует
углублению в мудрость. Лучше всех это знал Зураб, ибо вот уже третью ночь он
предается раздумью.  Будто  все  взвешено,  все  предрешено.  Снова раскрыта
шахматная доска.  Игра продолжается!  Власть над  горцами -  меньшего он  не
желает!..  Большего добьется!  Если выйдет задуманное,  то,  может быть, уже
случившееся - к лучшему!
     Едва  собрались советники,  разговор  их  словно  заскользил по  острию
бритвы.  Выслушав предложение Андукапара:  "Немедля послать гонцов  обходной
дорогой в Кахети, самим же в замках Верхней, Средней и Нижней Картли собрать
дружины,  а  из  деревень  отозвать  праздных  сарбазов  и,  объединив силы,
врасплох напасть на Саакадзе", - Иса-хан насмешливо бросил:
     - Да  сохранит тебя Мохаммет!  Чем  прогневил ты  ночь,  снисходительно
укрывающую под своей шалью и  злодеяния и  милосердие?  Почему не подсказала
тебе  новую мысль,  сотканную из  солнечных лучей и  лунных сияний?  Или  ты
неучтиво заснул у  сосуда,  не утолив жажды трепещущей розы?  Или уподобился
петуху,  горланящему  над  воркующими  голубками,  когда  учтивость  требует
притвориться уснувшим?
     - Твои слова,  о  Иса-хан,  восхитили мое сердце,  ибо жемчуг остроумия
сверкает в них. Но не удостоишь ли ты наш слух беседой об удаче твоей ночи?
     - Удостою,  о  Хосро-мирза,  ибо сладка беседа с  умеющим схватывать на
лету даже то, что тобою не высказано. Довольная моей учтивой бодростью, ночь
подсказала мне выравнивать коня с днем, предначертанным небом, а не обгонять
ветер.  Да не будет сказано,  что я уподобился петуху. Сулейман свидетель, я
счел полезнее, убавив спесь, не искушать больше нашими набегами Моурав-бека.
Еще  опаснее выводить из  Кахети хорошо сохранившееся войско,  ибо Теймураз,
когда  на  нем  горят  шарвари,  спешит усладить ночь  приятными на  слух  и
ядовитыми на  вкус  шаири...  вдобавок приправленными яростью  схваченных за
горло горцев и ревом войск трехликих князей.
     - О Иса-хан,  твое опред