одеяла?
Или давали ей скучать?  Но если в  Ксани надоело,  почему,  как обещала,  не
отбыла к Мухран-батони? Или вторая внучка, Хварамзе, прогневила ее? Не слала
гонца за гонцом с просьбой пожаловать в замок?  Потом, на что ей престарелая
сова,  которая всю  жизнь приносила дому доблестного Нугзара Эристави только
неприятности? Сейчас время беспокойное. Георгий готовится к большой войне не
только с  персами.  Он  решил очистить Картли от  предателей.  Турецкие орты
янычар прибудут без  пашей,  беков  и  торбашей,  всецело во  власть Георгия
Саакадзе.  Во  главе станут "барсы" и  преданные азнауры.  Значит,  народ не
пострадает.  Конечно,  султан недаром подобрел.  Но  такое  не  пугает,  ибо
Георгий не собирается щадить изменников.  В тревожное время женщинам следует
находиться под крепкой защитой. Пусть дорогая мать найдет предлог избавиться
от ненужных гостей.  Пусть скажет: "Хварамзе, да живет она вечно, заболела".
Об этом очень просит и Георгий..."
     Злобная гримаса исказила лицо Зураба.  Он скомкал вощеную бумагу, потом
поднес к  свече,  сжег,  сдунул пепел  за  окно  и  проводил взглядом черные
бабочки.  Тщательно пересмотрев подарки,  он отложил оранжево-розовую парчу:
"Немолодая,  потом без мужа,  незачем такой одеждой украшаться! Парча больше
пойдет  моей  возлюбленной.  Да,  моей!  Если  даже  каджи  преградит дорогу
колдовским топором... Но придется заслужить счастье, к которому так рвусь я,
преданный ей Зураб.  С победой следует торопиться! А если сатана спросит: "С
какой победой?"  Я  закричу!  "С моей!"  О  нечистый,  ты слишком любопытен!
Напрасно Моурав-бек стремится захватить Ананури,  тщетно надеется уничтожить
князя Зураба и властвовать,  как властвовал. Нет, несравнимо сильнее! Видно,
решил  кончить игру  в  сказочного глупца и  на  самом  деле  захватить трон
Багратиони!  Не бывать такому!  Нет,  великий Моурави,  не бывать!  Я  лучше
придумал! - Зураб ухмыльнулся. - Друг Шадиман будет мною доволен. Надеюсь, и
царь  царей  Симон  Второй  тоже.  Андукапар наконец перестанет рычать.  Как
перепугались они турок!  Даже храбрый Хосро побледнел.  А  Иса-хан?!  Только
"змеиный" князь не замедлил уверить, что турки больше повредят Саакадзе, чем
ему, Шадиману".
     Еще  долго  бушевал в  ночной тиши  Зураб,  обуреваемый жаждой власти и
мести.  Но  вот преданный мсахури напомнил о  его повелении двум арагвинцам,
прибывшим от Саакадзе,  завтра с  рассветом выехать в Ананури.  На рассвете,
добавил мсахури, он сам с пятьюдесятью арагвинцами уходит в Кахети.
     - Хорошо.   Не  забудь  повторить  гонцам,  чтобы  Миха  и  его  десять
разведчиков без промедления прибыли сюда.  И  чтобы княгиня Нато каждый день
со скоростным гонцом о здоровье извещала. Хурджини зашей, а первое послание,
как наказано,  в руки отдашь. - Зураб отложил парчу. - Спрячь в сундук, пока
я  о  ней  не  вспомню.  Пусть  Миха  такое повеление мое  передаст старшему
Каршенидзе: если княгиня забудет послать гонца, сам пусть посылает.
     Уже  ночь,  как  путник,  нашедший золотые  монеты,  торопливо собирала
звезды  в  невидимый кисет,  отчего  быстро  светлело небо.  Так  почудилось
Зурабу;  он зевнул,  растянулся на медвежьей шкуре, положил около себя меч и
прикрыл глаза.
     Мсахури,  старательно осмотрев покои, примыкавшие к опочивальне, позвал
слугу,  который опустился у  порога.  Старший дружинник сменил у всех дверей
стражу.  "Не  у  друзей  гостим",  -  постоянно  повторял  он  арагвинцам  и
приказывал не прикрывать век, как бы глаза ни устали вглядываться в темноту.
     Это не было хмурое утро,  хотя и на солнечное оно не походило. Утро как
утро,   но  Шадиман  проснулся  в  самом  радужном  настроении.   Хвала  его
серебряному терпению!  Вот  и  ханы двинулись из  замкнутого круга.  Спасибо
туркам  -  помогли.  Какой  непростительный промах Саакадзе в  игре  в  "сто
забот"!
     Обыкновенное было утро, но почему-то Шадиман заметался по опочивальне и
тут же почти упал на мутаки.  Он ждал,  когда влетевший, как стрела, чубукчи
обретет дар речи.  Но чубукчи замер с  выпученными глазами и  открытым ртом,
тщетно пытаясь разомкнуть челюсти.
     Наконец Шадиману надоело созерцать истукана.
     - Начнешь разговор или  прикажешь шашкой  выбить  из  твоего фаянсового
горла нужную речь?
     - Го...го...с...по... све...е...тлы... кня...я...я..,
     - Даю  тебе  минуту  на  поимку сбежавшего голоса,  -  Шадиман зачем-то
перевернул песочные часы: "Странный песок! На глаза рыб похож". - Молчишь? -
Шадиман схватился за шашку.
     - Го...го...лос...   ту...у...т  ни...ни...  при...и...чем,  -  выдавил
чубукчи;  и вдруг,  словно из горла каменного аиста, вырвался фонтан если не
воды,  то  слов.  Захлебываясь,  задыхаясь,  давясь  собственным языком,  он
визгливо выкрикнул: - Все, все завалено! Хода нет!
     - Какого хода?  Да начнешь ты разговор?!  - и Шадиман хватил чубукчи по
спине ножнами.
     - Под...зе...ем...ны...ый...                хо...о...д                у
Га...а...а...нджи...ин...ски...их во...о...о...рот...
     Шадиман изумленно взирал на чубукчи.  "Змеиный" князь и  представить не
мог,  что  подземный ход,  прорытый марабдинцами и  так тщательно охраняемый
стражей,   разрушен  "барсами"  Ростомом  и  Арчилом-"верный  глаз"  еще  до
переселения Саакадзе в замок Бенари.
     Этот подземный ход  имел исключительное военное значение,  ибо соединял
через  Волчью  лощину  и  непроходимый Телетский лес  подступы к  Тбилиси  и
Марабде.  И  вот  рухнула  надежда  на  спасительный выход  из  безнадежного
положения. И, точно не в силах осознат