кострах
баранов,  козлят и  свиные туши.  Дурманил запах  перца,  вина,  сала.  Плыл
клубами дым.  На  паласах и  скамьях появились чаши,  чуреки,  сыр,  зелень,
фрукты.  В  начищенных до  ослепительного блеска  медных  котлах  вздувалось
сладкое тесто, начиненное орехами.
     По  переднему двору в  честь Моурави неслось "Мравалжамиер".  Автандил,
Иорам и  Бежан перебегали от группы к группе,  угощая и чокаясь с пирующими.
Арагвинцы, стараясь не попадаться на глаза азнаурам, тоже пили и попутно все
высматривали.
     Даже  Газнели повеселел;  исчезли страхи,  опасения,  и  он  добродушно
усмехался,  когда Дато то бурно целовал маленького Дато,  то подбрасывал его
до густых ветвей деревьев, то сажал на коня, дав в руки шашку.
     Гиви  не  терпелось раздать женщинам подарки,  но  Ростом  шепнул,  что
неловко перед многочисленными гостями:  ведь  придется всех  оделять.  Скоро
разъедутся, тогда как раз будет время.
     Вздыхал Гиви, хватал то Матарса, то Пануша, заставляя повторять рассказ
о захвате Гори,  о Биртвиси,  о Квели Церетели,  и неизменно сожалел о своем
отсутствии.  Хотя  "на  скорый  язык"  "барсы"  рассказали  Дато  и  Гиви  о
молниеносной войне, все же хотелось еще и еще слушать.
     А  Квливидзе беспрестанно вздымал  рог  с  пожеланием князьям проводить
каждую ночь так же весело, как помогли им провести добросердечные азнауры.
     Отвечая старому азнауру оглушительным "Ваша!",  Димитрий клялся, что он
полтора года  готов не  спать,  лишь бы  почаще радовать князей своим ночным
посещением.
     С  трепетом слушали  арагвинцы шутки,  похожие  на  угрозы.  В  течение
нескольких  дней  гонцы  просили  отпустить  их:  "Княгиня  Нато,  наверное,
беспокоится,  ведь госпожа Русудан пожелала отправить послание".  Но Русудан
все  еще  не  могла написать письма.  А  теперь,  когда необходимо разведать
побольше,  Арчил часа три назад хмуро объявил,  что послание готово, подарки
тоже.
     Арагвинцам не улыбалось,  что от них,  как от единственных чужих в этом
замке,  хотят поскорее отделаться.  Желая использовать день, они, снуя между
подвыпившими дружинниками и  ополченцами,  незаметно  выпытывали сведения  о
турках. И один из дружинников, сопровождавший Дато и Гиви в Константинополь,
совсем  опьяневший,  заплетающимся языком  хвастливо уверял,  что  султан  и
Осман-паша  осыпали подарками посланцев Моурави,  а  также  немало  прислали
госпоже Русудан драгоценных украшений и  материй и  вдобавок обещали бешкеш:
много войск для изгнания персов и  еще кого-то.  О,  скоро в  Тбилиси звонко
забьют  в  колокола,  ибо  Моурави не  поскупится устроить кровавый праздник
врагам...
     Наутро  Русудан позвала арагвинцев,  передала для  матери  письмо  и  в
особом хурджини подарки.  Вручив гонцам по кисету с марчили,  она просила не
задерживаться в  пути  и  как  можно  быстрее  достичь Ананури,  ибо  только
нездоровье вынудило ее задержать арагвинцев на два лишних дня.
     Скрыться с  "барсами" в  башенке удалось Георгию,  только когда  покров
новой ночи  опустился над  замком.  И  тут  полилась откровенная беседа,  то
терпкая,  как  старое вино,  то  сладкая,  как  гозинаки,  то  горькая,  как
созревший перец.
     - Нет, Георгий, янычар из Стамбула не жди. Султану и везиру не пришлась
по вкусу твоя просьба.  Без пашей,  эфенди и мулл отправить к тебе янычар им
невыгодно;  но и отказать невыгодно, ибо султан, помня о шахе Аббасе, крепко
решил склонить тебя к Стамбулу.  Поэтому,  затуманивая истинные цели, султан
отдельным ферманом,  переданным мне  везиром,  повелел пашам  во  владениях,
сопредельных Картли,  оказать Моурав-беку помощь. - Дато вынул из маленького
хурджини ферман и положил на стол.  -  Выходит,  свора пашей,  грабящих свои
пашалыки вблизи Вардзии и Ахалкалаки,  наша!  О!  О! Святой Антоний, большое
спасибо за такую щедрость!
     - Спрячь подальше собачий ферман, полтора хвоста им в рот!
     - Не  придется,  Димитрий,  думаю  "Падишах  вселенной" отдельно послал
повеление пашам: не быть слишком щедрыми на янычар и не очень торопиться.
     - Разве  трудно разгадать хитрость султана?  Но  напрасно рассчитывает,
что, потерпев неудачу получить янычар без пашей, соглашусь впустить турецкое
войско.  Еще  не  забыл  солнце на  спине  "льва Ирана",  чтобы обрадоваться
полумесяцу на голове "дельфина Стамбула".
     - Я,  Георгий,  притворился,  что не понимаю намерений султана поскорей
вторгнуться   со   своими   торбашами   и   со   звероподобными   янычарами,
подкрепленными новыми пушками,  в наше царство, и смиренно спросил: "Сколько
"повелитель османов"  в  своей  всепокоряющей доброте  пожелает  отправить в
Картли войска, если Моурав-бек снова припадет к подножию трона правоверных с
просьбой о  помощи?"  Султан  и  везир  переглянулись,  помолчали,  шевелили
губами,  подымали глаза к потолку,  опускали головы к четкам. Наконец султан
пропел:  "То,  чего аллах пожелает,  неизбежно должно свершиться!"  Видя мое
недоумение,  везир благоговейно протянул:  "О Мухаммед,  о  пророк пророков!
Предстань между аллахом и султаном Мурадом Четвертым посредником,  - ибо без
совета властелина неба не будет ответа властелина земли!"
     Может,  властелин  Четвертый  пятнадцать  дней  советовался  бы,  но  я
поспешил тайно  преподнести подарок Осман-паше  и  просил поторопить аллаха,
ибо наслаждаться великолепием Константинополя, когда каждая шашка дорога, не
пристало "барсу".  Прождав не  более двух базарных дней,  я  выслушал из уст
везира совет аллаха: "Если наступит у азнауров тяжелый час, да не будет скуп
Мурад Четвертый на  милосердие и  да  от