й ус?  Симон Второй рожден для алмазного тюрбана, а чувствует себя, как
тыква на копье! Если он царь, то он тоже хочет смеяться!
     И Симон неожиданно повысил, голос:
     - Подожди, мсахури, что еще хотел сказать?
     - Светлый царь царей,  потому осмелился в царственный Метехи прибежать,
чтобы князь мой не подумал,  что я  неверный его слуга.  Когда угловые башни
сожгли, к замку приблизились, один азнаур крикнул: "Тащите богатства!" Тут и
мы все ринулись в замок. Жаль, большое состояние князь имел.
     - Имел? А теперь дикий "барс" разбогател?
     - Нет, благородный князь Андукапар, дикий Моурави Георгий лишь оружие и
коней  велел  отобрать.  А  Квливидзе дружески стукнул  одного  ополченца по
макушке и такое закричал: "Что смотрите, черти? Надевайте княжеские куладжи,
цаги,  обсыпанные бирюзой!  Папаху,  чанчур, не забудь!" А чанчур уже скинул
свою чоху -  где только такую взял,  наверно из кусков заплесневелого лаваша
сшил,  -  скинул и схватил лучшую,  цвета изумруда; затем куладжу князя стал
натягивать на  себя.  Другие  ополченцы тоже  устремились к  одежде,  только
выбежал вперед старый,  как  черт,  глехи и  такое прорычал:  "Как можете вы
менять  свою   почетную  одежду  "обязанных  перед   родиной"  на   куладжи,
опозоренные изменниками?"  Будто буйволиным соком окатил ополченцев,  так  и
отпрянули от богатств и  тут же потушили жадный огонь в глазах.  А тот,  что
успел руку всунуть в бархатный рукав, обшитый изумрудом, в один миг стянул с
себя и отшвырнул куладжу, как продырявленный чувяк. О святой Евстафий! Лучше
бы нож в сердце мне сатана вонзил!  Лучшая куладжа,  а изумруда на ней - как
ячменя в конском навозе...
     - Это я уже слышал, что дальше было? - оборвал царь.
     - Дальше?  Когда  по  повелению Моурави все  дружинники моего  князя  и
слуги, и даже дети, принялись растаскивать ковры, посуду - много серебряной,
шелк,  бархат,  парчу -  много персидской,  я не противился, запоминал лишь:
кто,  что и куда тащит...  Помогу,  думал, князю найти. Моурави разгадал мои
думы.  Но как сумел, ведь не святой?! Только две молнии из глаз, как соколов
спустил с цепок, и грозно мне крикнул: "Попробуй, собачий сын, выдать твоему
Церетели людей,  кожу с тебя сдеру!  По праву рабы князя ими нажитое тащат к
себе. А зайцу Квели передай: его не за богатство наказывают, а сам знаешь за
что.  Вот  ополченцы в  порванных чувяках отстаивают Картли  от  кровожадных
ханов, которые не одни богатые замки для себя грабят..."
     - Надуши свой рот  собачьей слюной,  сын шайтана!  Как смеешь повторять
клевету одичалого "барса"! Говори что следует!
     - Иначе,  хан, не могу, собьюсь, так запомнил... "на одни богатые замки
для себя грабят,  а  жалкий котел из сакли тоже вытаскивают и  к себе в Иран
волокут".
     - О,  алла!  Кто  еще  видел такого сына сожженного отца!  -  вскрикнул
Хосро,  обеспокоенно взглянув на Иса-хана.  -  Разве мои глаза не лицезрели,
как возвращался дикий "барс" со своим стадом из Индии,  или Багдада,  или...
Отовсюду тянул он для себя сундуки с ценными изделиями, тюки с неповторимыми
коврами,  или  хурджини  с  золотыми украшениями,  или  ларцы  с  жемчугом и
изумрудами для своей жены...
     - Княжна Эристави,  дочь доблестного Нугзара Арагвского, не нуждалась в
захваченных украшениях!  -  запальчиво выкрикнул Зураб.  -  Она даже ларцы с
драгоценностями,  полученными в приданое, еще не успела открыть. А сундуки с
парчой и  бархатом,  будто сор,  в  подвалах у  нее валяются.  К счастью для
князей Картли,  "барс" оказался глупцом: вместо того, чтобы выстроить самому
себе мраморный замок,  окружить его тройной стеной с бойницами и рвами,  где
его  никто  бы  не  достал,  он  взламывал багдадские и  индусские сундуки и
обогащал своих амкаров,  заказывая им оружие,  одежды и седла для оборванных
ополченцев,  похожих на того дурака,  который хотел быть похожим на умного и
дырявым чувяком отшвырнул куладжу, украшенную изумрудами.
     - Яхонтами! - подхватил мсахури.
     - Можно  подумать,  Арагвский князь  усердствует по  указке мужа  своей
сестры, - язвительно буркнул Андукапар.
     - Если бы хотел усердствовать,  то не убоялся бы схимника замка Арша. -
Зураб выхватил из-за пояса тугой кисет:  - Бери, мсахури, за верность своему
князю и за честный рассказ о муже моей сестры!
     Шадиман заерзал в  бархатном кресле:  "Волчий хвост,  что он  все ссоры
ищет с Зурабом?" - и громко крикнул:
     - Иди, мсахури, мы поможем твоему князю!
     - Светлый царь, я еще не все сказал...
     - Что?  - взревел Андукапар. - Еще о благородстве дикого "барса" будешь
петь?!
     - Нет, князь, об этом все.
     - Тогда убирайся! Мы все знаем.
     - Царь царей,  разреши главное сказать... Утром так определил: не стоит
беспокоить князей,  а  сейчас,  когда благородный князь Арагвский за  правду
наградил, хочу еще одну правду сказать.
     - Говори,  говори, мсахури, отпускать в этих покоях моих подданных имею
право только я!  -  Симон от удовольствия покраснел,  его заинтересовало все
происходящее,  и он мысленно возмутился:  почему этот крокодил Андукапар так
оскорбительно отстраняет царя от всех дел?!
     - Светлый царь царей,  пока ополченцы и  дружинники,  как  исчадие ада,
превращали красивый замок в кучу камней и песка,  я заметил, что длинноносый
азнаур с другим,  хмурым,  в сторону сада удалились и о чем-то тихо говорят.
"Спаси и помилуй, святой Давид! - со страхом подумал я. - Уж не замышляют ли
эти  разбойники подкараулить моего  князя и  напасть на  дорог