ал и Зураб: "Слишком много хлопот приносит им муж
Русудан,  обмытый кровью  дракона и  потому  неуязвимый...  Неужели никакими
мерами  нельзя  заставить  Иса-хана   выступить?   А   этот  высохший  перец
Андукапар?!  Две  тысячи  дружинников в  Тбилиси  прячет,  как  тарантулов в
кувшине".
     Размышления  Зураба  прервал  введенный  оруженосцем пожилой  сухощавый
мсахури.  Хотя он, прискакав утром, успел многое рассказать князьям и мирзе,
но  ради  Иса-хана должен был  снова все  повторить.  И  мсахури начал,  как
заученные шаири:
     - Святой  Антоний не  допустит несчастья...  Князь,  княгиня,  княжны и
молодые князья уехали в  гости  к  Эмирэджиби.  Давно  собирались.  Никто не
ожидал такое,  еще скажу,  - сильно замок укрепил мой князь, Квели Церетели.
Через рачинские горы тропой джейранов перевалил Моурави.  Кто знал,  что так
тоже можно?  Очень шумит камнями Квирила:  как с другого берега перешли, как
на скалы влезли и в замок ворвались,  никто не слышал.  Азнауры,  дружинники
другое дело  -  без  вина и  нападений не  живут.  Только кто  видел,  чтобы
ободранные ополченцы,  подобно лягушкам, со стен на княжескую землю прыгали?
Моурави по всему замку рыскал,  искал князя даже в  подвале,  даже на крыше.
Когда убедился,  что мы  правду сказали,  собрал всех слуг и  стражу замка и
такое начал:  "Никто из  вас не  виноват предо мною:  разве от слепых кротов
разумно требовать зрячих поступков?  Это все равно,  что от  дураков ожидать
мудрых решений.  Но ваш князь -  хуже дурака,  он предатель Картли.  Скажем,
предатель - половина несчастья, все князья на него похожи..."
     - Тебя,   ишачий  хвост,  кто  просил  глупости  повторять?  -  вскипел
Андукапар. - Говори по делу!
     - Никто  не  просил,   только  иначе,  князь,  не  могу,  собьюсь,  так
запомнил... "Почти все князья, говорит, на него похожи, но такого лазутчика,
что  трусливее зайца,  я  знаю лишь одного -  Квели Церетели.  Эй,  кто  тут
главный?!"  -  вдруг крикнул Моурави.  О  светлый царь царей!  О благородные
ханы!  О  князья князей!  Первый раз в жизни я увидел,  как никто не захотел
быть главным! И все так же крепко молчали, будто им на язык буйвол наступил.
Тогда благородный Моурави так громко расхохотался,  что черт в горах тоже не
вытерпел.  "Хо-хо-хо-хо!" - понеслось отовсюду. Потом такое сказал азнаурам:
"Видно,  все  же  заячий князь привил своим ишакам заячью трусость".  И  все
азнауры,  и  больше других длинноносый,  принялись наперебой такое про князя
болтать, что мы, мсахури, сразу побледнели.
     - Как, все сразу? - усмехнулся Зураб. - Может один из вас покраснел?
     - Я  покраснел,  князь Эристави,  -  наверно,  поэтому как  из  кипятка
выпрыгнул.  Тут мой ангел на левое плечо мое вспорхнул -  умный! - и, хоть в
первый раз  тяжелым бременем показался,  все  же  тихо подсказал:  "Напрасно
Великий Моурави нас считает слепыми,  разве твои дела даже камень не сделают
зрячим? Только каждый живой подданный должен быть покорным своему князю, ибо
князь от бога..." Не успел повторить я за ангелом такое, как выскочил вперед
длинноносый,  замахал руками и так закричал,  что птицы с деревьев попадали:
"Совиный сын,  кто  тебя  научил  искушать мое  терпение?  Навсегда запомни:
князья от  сатаны,  потому что  по  желанию хвостатого землю в  зловонный ад
превратили!"  Ударить тоже хотел.  Тут мой ангел с  левого плеча спорхнул...
умный! Хорошо, другой азнаур тяжелую руку длинноносого удержал. А еще один -
знаю его,  Квливидзе, - весело крикнул: "В чем дело, азнауры, князь улизнул?
Очень хорошо!  Оставил,  скажем, свой навоз? Еще удобнее! Кизяк всегда лучше
ослиного копыта горит.  Эй, кто старший? Вели страже поджечь замок, а что не
горит,  пусть слуги Церетели топорами рушат!"  Тут я почувствовал,  как меня
схватил желтый дэви,  потащил в  баню,  намылил и,  покрытого горячей пеной,
швырнул в  пасть гиены.  И  я отчаянно закричал:  "Я старший!  На меня князь
замок оставил! И если осмелюсь приказать разрушать богатство, доверенное мне
князем, в кма переведет, хорошо еще, если с языком. Справедливый Моурави, не
подвергай нас опасности,  если такое задумал,  пусть твои дружинники замок в
саман превратят!"
     - Дикие свиньи!  Оскопить вас  мало!  Где  ваша  преданность князю?!  -
закричал Андукапар,  свирепо сдвинув брови.  -  Каплун! Мерин! Лошак! Евнух!
Вместо защиты замка...  ты...  Я сам готов кулаком твою рожу измять,  только
десницу о кизяк не хочу пачкать!
     - И  умно  поступишь,  Андукапар,  -  снова  захохотал Зураб.  -  Зачем
чужое... месить, когда своего сверх головы навалено.
     Царь Симон взглянул на Зураба,  на отвернувшегося Хосро и вдруг прыснул
так, что сидевшая у его ног собака, поджав хвост, заскулила.
     "Раз царь,  хоть и  неуместно,  смеется,  невежливо везиру молчать",  -
прикинул в уме Шадиман и тоже засмеялся.
     "Шайтаны,  нашли час горло надрывать!" -  сообразил Иса-хан и,  прикрыв
шелковым платком рот, затрясся от смеха.
     Мсахури уныло оглядел князей, потом склонился перед царем:
     - Светлый царь царей, я еще не все сказал.
     - Э, мсахури, говори не говори, лучше, чем кизяк, с твоего языка ничего
не соскользнет.
     Безудержный хохот овладел всеми. Мсахури переминался с ноги на ногу.
     "Так и знал, - подумал Зураб, - "змеиный" князь повеселиться захотел".
     Наконец Хосро решил прекратить развлечение:
     - Спасибо,  мсахури,  рассмешил  царя.  Теперь  иди.  Что  забыл,  сами
доскажем.
     Царь вдруг забеспокоился:  доскажут без  него!  Как младенца оберегают!
Вспоминают лишь ради подписей на указах о  новых налогах!  Он ногой отпихнул
взвизгнувшую собачку:  "О шайтан!" Надоело с князем Мачабели в нарды играть,
с  князем Эмирэджиби в  "сто забот" сражаться,  с Гульшари под стоны чонгури
петь.  Почему,  он поддался уговору глупцов и изуродовал свое лицо, отрастив
втор