Придя к  такому выводу,  Иса-хан  и  Хосро-мирза осознали,  как скверно
блуждать в тупике.  И вновь дни растворялись,  как соль в кипятке.  Кажется,
прошло две  пятницы.  Кальян совсем одурманивал,  бархатные ковры напоминали
сыпучие пески, по которым нетвердо ступала нога.
     Пряным вином встретили третье воскресенье.  И  тут разбушевался Зураб и
свирепо потребовал идти  большой княжеской войной  даже  в  пределы владений
ахалцихского паши, где блаженствует "барс". Ни Шадиман, ни Андукапар, ни он,
князь Арагвский,  не подчинены Турции и  договор с  султаном,  как Иран,  не
подписывали.  Так  почему бездействуют?  Почему выжидают новый обвал ледяных
глыб?  Разве он,  Зураб,  не  знает,  как  вынудить Саакадзе сражаться?  Как
выманить его из  турецкой берлоги?  Но  нужно войско,  не  меньше семнадцати
тысяч!  Князья  попрятались?  Но  почему  не  переодеть  сарбазов  в  одежду
дружинников? Ведь Саакадзе обратил грузин в русийцев?
     - О  аллах,  зачем  иногда  набрасываешь темную пелену на  зрячего?!  -
воскликнул  на  очередном  совещании  Иса-хан.  -  Кого,  князь,  ты  хочешь
перехитрить?  Саакадзе?  Он двадцать раз обведет вокруг усов даже шайтана. И
если  устрашенные тобою,  князь,  сарбазы не  станут  в  битвах выкрикивать:
"Ваша!  "Ваша!",  то  резвые  "барсы" им  шашками помогут завопить:  "Аллах!
Аллах!" И вот в один день среди других дней случится то,  что умный захочет.
Приарканив сто-двести сарбазов и  переодев их в привычные персидские одежды,
Саакадзе  поспешит  представить живое  доказательство султану,  как  коварно
нарушает  клятву  "лев   Ирана".   А   султан,   притворившись  оскорбленным
шах-ин-шахом   до   последней   меры   оскорбления,   мысленно   воскликнет:
"Благословен приход под мою руку Непобедимого!"  -  и  поспешит нахлынуть со
своими звероподобными янычарами не столько ради освобождения Картли, сколько
ради захвата Ганджи и  Азербайджана.  И  в  благодарность,  уже не мысленно,
султан с  любовью и охотой сладостно пропоет:  "Поистине,  Моурав-бек,  твое
желание  повторить  Марткоби  исполнимо,  ибо  святой  Осман  ниспослал  мне
приятную мысль".  Поистине,  все  правоверные принадлежат аллаху,  и  если в
гневе своем аллах поможет Хосро-мирзе и мне увернуться от меча Непобедимого,
то все равно будем считать себя обезглавленными,  ибо милосердный шах-ин-шах
уготовит нам мгновенное переселение к женам подземного сатрапа.
     Угрюмо  молчал  Шадиман,  молчали  и  советники.  Зураб,  тяжело  дыша,
по-волчьи скалил зубы.
     - Получается, мы должны покорно сносить оскорбления от плебея Саакадзе!
     - А разве я сказал так?  Ты, князь Андукапар, много терпел обид, почему
ни  разу не  выступил против плебея?  Аллах видит,  что семнадцать тысяч вы,
князья, сможете в своих замках набрать.
     - Благородный Иса-хан  прав!  Особенно,  -  Андукапар фыркнул,  -  если
Зурабу удастся выкупить своих арагвинцев у  Гуриели и у Левана Мегрельского:
сразу княжеское войско увеличится!..
     - Тебя,  Андукапар,  смешат мои  переговоры о  выкупе арагвинцев,  ибо,
кроме презрения и угнетения,  от тебя твои дружинники ничего не видят. А мои
арагвинцы  знают,  что  я  за  каждого  готов  азарпешей отмерить  золото  и
ценности,  а  при нужде обнажить в защиту их шашку.  Поэтому твои при первой
возможности с  удовольствием от тебя разбегутся,  а мои не задумаются отдать
за меня жизнь.
     - Еще бы,  кто не знает!  Ты ведь ученик Саакадзе,  а у него дружинники
тоже вместе с ним из одной глиняной чаши соус из дикой ткемали лакают.
     - Хотя бы и так!  А ты,  владетель Арша, только под защитой царя Симона
можешь спокойно на серебряном блюде фазанов терзать.
     Видя,  как  багровеют лица  непримиримых владетелей,  Шадиман  поспешил
охладить их:
     - Можно подумать, доблестные, настало время шуток, а не защиты Тбилиси.
Если  мой  совет уместен,  то  не  послать ли  Иса-хану  скоростного гонца в
Исфахан?
     - Бисмиллах! Уж не собираешься ли, князь, просить шах-ин-шаха прибавить
к  ста  тысячам сарбазов,  застрявшим в  Гурджистане,  еще  сто  для войны с
шайтаном, несомым ветром?
     - Конечно нет.  Для одного "шайтана" сто тысяч больше чем много.  И все
же он не побежден и,  как равный,  укрылся у сатаны.  Умыслил я склониться к
бирюзовым стопам всемогущего повелителя множества земель и  вымолить ферман,
повелевающий нам перешагнуть через порог владений Сафар-паши.
     Встрепенулись владетели и сардары,  ухватились за предложенное,  как за
соломинку утопающий.  И  приступили к  обсуждению,  кто  повезет  послание в
Давлет-ханэ  и  кто  его  будет  писать.  Избегая сомнительного шага,  Хосро
заявил,  что  шах-ин-шах  поставил во  главе войск Иса-хана,  поэтому писать
должен он.
     Но Иса-хан считал так:  в поимке Саакадзе заинтересованы в большей мере
князья -  значит,  писать должен Шадиман.  А  "змеиный" князь в свою очередь
уверял:  подобное послание похоже на  жалобу,  ибо  Иса-хан  и  Хосро-мирза,
несмотря на  повеление привезти в  Исфахан живого Саакадзе или  хотя бы  его
голову,  обладая  стотысячным  войском,  непростительно упустили  не  только
"барса", но и "гиену" - царя Теймураза.
     И вновь растворялись, как соль в кипятке...
     На третью пятницу Иса-хан,  принеся в мечети молитву, обмакнул тростник
в  золотые чернила и  уже  готов  был  начать  свиток о  восхвалении "льва",
любимого аллахом, как примчался гонец от Шадимана, прося прибыть в Метехи.
     Почему  советники  собрались в  покоях  царя  Симона,  неизвестно,  ибо
печаль, вызванную разгромом Гори, пережили без царя, разгром Биртвиси тоже.
     "Наверно  собрались  для  того,  чтобы  немного  рассеяться",  -  решил
Шадиман. Точно так же поду