ь Барата сразу исчез,  как  испарился.  Может,
желтая ведьма в  гости пригласила,  хвостом завлекла?  Кто  знает?  Бог всех
одинаково любит.
     - О  человек,  ты  подобен  сосуду,  наполненному  коварством!  Слышал,
Шадиман? Твои сородичи сами вывели персидских воинов!
     - Да,  мой царевич,  когда к  горлу приближают бритву,  еще не на такую
игру осмелится даже храбрейший из храбрых.
     - Бисмиллах! Не забыл ли ты, что биртвисская крепость окружена высокими
лесистыми горами,  пересекается глубокими балками,  башни ее неприступны.  С
большими усилиями туда взобрались мои юзбаши и  онбаши,  а по их пятам,  как
покорные козлы,  -  сарбазы.  Начальствующий над  ними  молодой  хан  -  сын
Эреб-хана...  слава  святому  Антонию...  в  Тбилиси повеселиться прибыл  и,
подымая рог,  клялся мне чалмой седьмого имама, что сто пятьдесят высеченных
в скалах ступенек,  по которым взбирались гуськом сарбазы,  скорее похожи на
воском натертую доску,  чем на лестницу.  И этого,  по-твоему, недостаточно,
чтобы сдержать слово, данное Хосро-мирзе?
     - Возвышенный царевич,  воск  здесь ни  при  чем.  Меня  один толумбаши
убеждал, что чем теснее норка, тем приятнее мышам вылезать из нее...
     Хосро промолчал.  "На  каком коне  объехать судьбу?  Горийскую крепость
считали заслоном Тбилиси,  но сейчас она опять в  опасных руках Саакадзе.  А
Шадиман?  Разве  придумал средство,  как  отбить Гори?  Нет,  бисмиллах!  Он
метался три дня, словно молния просверлила ему затылок. И Мамед-хан, опытный
в боях и хитростях,  не успел розовой водой смыть с пожелтевшего лица клеймо
позора  и  лишь  вновь  захватил укрепленные Ацхвери  и  крепость Паравани -
впрочем,  не вслух можно сказать,  мало защищаемые азнаурами,  - как к лапам
"барса" прилипла Биртвисская крепость. Не хватает..." Хосро вдруг обозлился:
     - Не  удостоишь  ли,  мсахури,  сказать,  почему  торчишь  перед  моими
глазами, подобно занозе?
     - Жду, когда еще спросит меня светлый князь.
     - Еще? Или, ты думаешь, у меня уши из красной меди?
     - Как  дерзнул бы,  светлый мирза,  про уши твои думать?  Только ворота
замка Тикнабери, наверно, из меди, иначе почему туда Саакадзе заключил князя
Хосия, как залог дружбы со старшим Барата?
     - А теперь что ждешь?
     - Когда мой  светлый князь меня  отпустит.  -  Мсахури замялся,  бросил
взгляд на Шадимана и вздохнул. - Пусть твоя жизнь, мирза, цветет, как фиалка
весной!.. И твоя, светлый князь, тоже!
     - Иди!..  Когда  нужен будешь,  позову.  -  Шадиман повелительно махнул
рукой.
     Мсахури поклонился и бесшумно вышел.
     - Не  сочтешь  ли,  князь  Шадиман,  своевременным поделиться  со  мною
догадкой: что заставило надменного Кайхосро Барата скрепить союз с бездомным
Саакадзе?
     - Не сомневаюсь -  стремительность действий Непобедимого, так, кажется,
звали "бездомника" в Исфахане? - съязвил Шадиман, неожиданно для самого себя
задетый пренебрежением к Саакадзе.
     Поморщившись,   Хосро  пропустил  мимо   колкость  и   с   раздражением
проговорил:
     - Свидетель алла,  факир Барата охотно вел со  мной переговоры.  Не  от
него ли я получал длинные послания?  Я был неосторожен,  отвечая ему.  И для
тебя,   Шадиман,  небесполезно  знать,  почему  князья  Картли  вдруг  стали
склоняться на сторону Саакадзе. Неужели осмелились усомниться в силе Ирана?
     - Не все, как ты мог убедиться недавно.
     Довольный,  что  Шадиман помрачнел,  мирза  предался рассуждению:  "Как
выбраться из  картлийской тины?  Недаром Гассан снова видел предостерегающий
сон.  И  кто  может  поручиться,  что  в  чужом  винограднике всегда  сладок
виноград?  Мой отец,  Дауд из  Багратидов,  всегда поучал:  "Кто не думает о
последствиях, к тому не благоволит судьба!"

     О последствиях стали думать упорно,  как о злых духах, легко поражающих
невидимым мечом. Неприступная Биртвиси оказалась для Непобедимого крепостью,
построенной на  сыпучем песке.  Не  по  этой ли  причине то Иса-хан осаживал
разгоряченного коня на  каменных плитах Метехского замка,  то,  не  разбирая
дороги,  Хосро-мирза мчался в  цитадель,  высящуюся над Тбилиси,  а  за  ним
хлестали коней князья Шадиман, Зураб и Андукапар?
     Пробовали сзывать совет из  обитающих в  Метехи князей.  Но  сколько ни
негодовали -  словно глыбы ворочали,  сколько ни выплескивали слов, подобных
раскаленной лаве,  -  выходило одно:  лишь пленение или уничтожение Саакадзе
могло утвердить победу Хосро-мирзы и Иса-хана.
     Но если бы даже персидские сардары решились на открытую войну, то где и
каким способом уловить "Неуловимого"?! Так стали князья называть Саакадзе.
     "При появлении минбаши с конными и пешими тысячами,  - сетовал мирза, -
Саакадзе со  своей  сворой  растворяется в  знойных долинах,  превращается в
ледяную глыбу среди горных ледников или тонет в озерах лесистых гор. Напасть
на владения Сафар-паши? Но сколько раз можно говорить о невозможном? Сколько
раз  пытались разгадать,  что опаснее -  помощь Георгию Саакадзе со  стороны
пашей  пашалыков,  соседних с  Самцхе-Саатабаго,  или  гнев  шах-ин-шаха  за
самовольное вторжение в Самцхе-Саатабаго,  подвластное Турции?.. А разве уже
не испытывали верное средство?  Не предлагали Сафар-паше целые угодья ценные
подарки,   табуны  коней  за  выдачу  Георгия  Саакадзе?  Кто  из  умных  не
догадывается,  что  не  дружба  удерживала  Сафара?  Выходит,  Саакадзе  под
покровительством самого султана".