святого неба.  Но  патриарх Филарет -  хитрый  жрец  церкови.  Дабы
доказать русийцам,  что ты облагодетельствовал церковь Христа, возвратив ему
халат, в котором Христос мученически прощался с земным миром, патриарх смело
подверг святыню испытанию чудом.
     Шах бесстрастно взирал на  беков.  И  так же бесстрастно взирали на них
советники-ханы.
     Рустам-бек приложил руки к  груди,  затянутой в  парчу,  и,  призвав на
помощь "святое кольцо", продолжил:
     - Шах-ин-шах,  да живешь ты вечно!  Нам неизвестно, почему гяуры решили
дважды четыре раза открыто испытать святыню чудом,  но  святыня испытана,  и
чудо совершилось. Теперь Иран и Русия друг для друга - как лев для льва.
     Ханы  незаметно  переглянулись.   Караджугай  погладил  сизый  шрам,  а
Эреб-хан  так  глубоко  вздохнул,  словно  с  наслаждением проглотил  глоток
сладчайшего вина.
     Шах приподнял левую бровь, и Рустам-беку почудилось, что шах засмеялся.
Между тем ничто не нарушало торжественную тишину комнаты,  которая граничила
с царствами Запада и Востока.
     - Поясни,  -  сказал шах Булат-беку, - что значит испытание чудом и как
проводилось оно умным патриархом.
     - Город-царь Москву,  как пояс,  украшает улица, зовут гяуры ее Тверью.
Там есть дом,  где гяуры бога делают,  и  там,  в  богадельне,  в русийского
человека Тараса,  сына Филаретова,  огонь вселился, как шайтан. На двадцатый
день великого поста русийцев привезли священники халат Иисуса в богадельню и
шайтана из Тараса святым халатом выбили, как палкой пыль из ковра.
     - Велик  аллах!  -  благодарно вскинул шах  Аббас  искрящиеся хитростью
глаза к голубым арабескам потолка.  - Он на благо Ирана наделил халат Иисуса
неземной силой...  А ты,  Рустам-бек, не разведал о других случаях чуда? Ибо
там, где одно, - есть и два.
     - Разведал,  шах-ин-шах,  -  угодливо изогнулся Рустам-бек.  -  В Русии
шайтан в  медвежьей шкуре мед ворует.  На  их  майдане женщина Марина вместо
меда смолу продавала.  Шайтан не знал и  выкрал,  а когда попробовал,  то от
отвращения взвыл  и  из  шкуры выпал.  В  отместку послал шайтан на  женщину
Марину болезнь цвета  смолы.  Падала она,  глаза  закатывала и  ногами била,
целясь  лягнуть  шайтана,   и  брызгала  ядовитой  слюной.  Принесли  к  ней
священники халат  Иисуса  и  начали  битву.  Шайтан ночью  приходил,  грозил
Марине,  рычал, копытами стучал. Но, бисмиллах, там, где одно, - есть и два.
Выбил халат Иисуса из Марины шайтана,  как семена из сухой тыквы.  А шайтана
загнали обратно в медвежью шкуру.  И, захлебываясь благочестием, восхищенные
священники гяуров  зазвонили в  шестнадцать сотен  колоколов,  заглушая звон
десяти десятков серебряных монет,  полученных Мариной на покрытие убытков за
выкраденную шайтаном смолу.
     Ханы благоговейно молчали и вскинули глаза к голубым арабескам потолка.
Шах  Аббас,  казалось им,  сосредоточенно вглядывался о  одному ему  видимый
полюс мира.
     - Велик Мохаммет!  -  как бы  нехотя оборвал молчание шах.  -  Русия не
придет  на  помощь  Гурджистану.   Царь  Михаил  не  даст  стрельцов  гурджи
Теймуразу.  Бояре в  длинных шапках привезут мне  высокий знак  расположения
Русии  к  Ирану.  Близка сокрушительная война  мести,  война  "льва Ирана" с
собакой Георгием, сыном Саакадзе.
     Шах Аббас, сохраняя величие, с трудом скрывал радость: как ловко открыл
он дорогу большой войне! Трепещи, Гурджистан!
     Юсуф-хан бросал на  Рустам-бека завистливые взгляды:  почему именно он,
глупец из глупцов,  отмечен хризолитом счастья и  бирюзой удачи?  Шах дарует
ему шапку с алмазным султаном и назначит ханом Ардиляна...  И Юсуф-хан решил
попытать счастья на деле,  порученном ему Али-Баиндуром, а для удачи заранее
воспылал ненавистью.
     Видя,  как возликовал шах,  и  считая этот миг благоприятным,  Юсуф-хан
почтительно проговорил:
     - Мудрость "льва Ирана" подобна солнечному сверканию.  До  меня  дошло,
что,  по повелению всемогущего, непобедимого шах-ин-шаха, гулабский лазутчик
прибыл в Исфахан и успел уже скользнуть в дверь благородного хана...
     - Караджугай-хана.  Разве ты забыл мое имя? Я уже удостоился довести до
алмазного уха шах-ин-шаха...
     - Что бирюза из тюрбана Али-Баиндура три песочных часа блестит у порога
Давлет-ханэ.
     Шах  снова  засмеялся и  подумал:  "Надо  будет  послать моему веселому
пьянице франкское вино".
     "Иншаллах,  устрою пир  в  честь Эреба,  этого разгонщика грозных туч с
чела шах-ин-шаха", - подумал Иса-хан.
     - Стоит  ли  снова  раскрывать коран  ради  муравья?  Раскаленные щипцы
принесут больше пользы и ему, и допросчику.
     - Не спеши,  Юсуф-хан,  ибо сказано: торопливый однажды вышел на улицу,
забыв дома голову.
     И эта шутка Эреб-хана понравилась шаху, и он сказал:
     - Мои ханы,  в ночь на пятницу я услаждал себя чтением "Искандер-наме".
Прославляя аллаха, Низами изрек:

                ...Ты даешь каждому и слабость и силу...
                От мураша ты причиняешь погибель змею...
                Мошка высосет мозг Немврода...

     Да будет тебе известно,  Юсуф-хан:  по повелению аллаха мошка через нос
проникла  в  мозг  Немврода  и  погубила  тирана,   оспаривавшего  у  аллаха
божественность.  От себя скажу:  иногда муравей приносит больше пользы,  чем
тигр.  -  И  шах  резко  ударил молоточком по  бронзовому будде.  Вбежавшему
мехмандару он приказал ввести Керима.
     В тысячах восхвалений мудрости шах-ин-шаха рассыпались ханы. Караджугай
вздохнул:  уже  это  хорошо,  ибо  Юсуф,  явно подстрекаемый тайной просьбой
Баиндура, стремится уничтожить зоркого стража царя Луарсаба.
     Пристально