горячем
коне...  Развевается тонкое  покрывало  -  лечаки...  Зураб  оглядывается на
отставших оруженосцев,  порывисто обнимает ее  и  жарко  целует  в  дрожащие
губы... Все ушло в вечность!.. Что дальше? Страдание, печаль? Зачем?.. Четки
выпали из похолодевших пальцев. Нестан уронила голову на подушку. Кто знает,
что такое тоска?  Какая страшная,  назойливая гостья!  Нет,  приживалка! Она
вгрызается в  сердце,  и  капля за каплей уходит жизнь...  Что делать?  Куда
бежать от себя, как сбросить тяжелые мысли?
     Как от мрамора,  веет холодом от щек Нестан.  Судорожно стиснули пальцы
золотую кисть подушки.  Нестан лежит неподвижно,  силясь забыть о жизни,  не
знающей милосердия и  щедрой  на  жестокость.  И  вошедшие Тинатин и  Гефезе
застали ее запутавшейся в мыслях, как в сетях.

     В комнате "уши шаха" царило оживление,  предвещавшее важные события. Но
раньше  чем  выслушать вернувшихся накануне Булат-бека  и  Рустам-бека,  шах
пожелал выслушать своих советников.  Эреб-хан  тоже только что вернулся,  он
объезжал северные провинции -  Курдистан, Гилян, Азербайджан. Там, иншаллах,
тысячи при звуках первой флейты выступят в  поход на Гурджистан.  С юга,  из
Фарсистана, вернулся Иса-хан, муж любимой сестры шаха. Веселый, красивый, он
одним своим видом вселял надежду на победу. Пусть прикажет "солнце Ирана", и
его  рабы истребят непокорных гурджи.  Что  они перед грозным "львом Ирана"?
Прах! Больше ждать не стоит, пусть повелитель земли скажет алмазное слово.
     - Аллах удостоил меня  узнать много драгоценных слов горячего Иса-хана,
но  аллах  не  забыл  подсказать мне,  своему  ставленнику,  алмазное слово:
осторожность.  Да  не  устрашит моих  полководцев Теймураз,  величающий себя
царем, не устрашат князья Гурджистана, мнящие себя владетелями. Но кто видел
побежденного в битве Саакадзе?  Кто забыл хитрость сына собаки,  Саакадзе, с
турками?  Шайтан свидетель,  не  Абу-Селим-эфенди ли,  сын  гиены,  славится
хитростью лисицы и зрением ястреба?  Сколько опытных лазутчиков возвратилось
из земель Картли,  а кто из них обогатил наш слух? Не успеет один поклясться
на  коране:  "Аллах,  аллах,  Дигомское поле  кишит,  как  червями,  войском
гурджи",  как другой спешит на  коране поклясться,  что на Дигоми он,  кроме
ветра,  никого не  встретил.  Не  успел мулла за  ним захлопнуть коран,  как
третий прискакал и, положа руку на коран, услаждает наш слух тысячей и одной
ночью.  Оказывается, Зураб, сын волка, согнал на Дигоми княжеские дружины, а
куда пропали азнаурские,  только шайтану известно.  Но  Саакадзе,  сын совы,
готовится к встрече с войском "льва Ирана". Да будет вам, ханы, известно: ни
меткостью стрел,  ни рыбьими пузырями с зеленым ядом, ни пушечными ядрами, -
это  Саакадзе предвидит,  -  а  лишь  только  неожиданностью можно  поразить
коварного шакала,  возомнившего себя барсом. Мудрость святого Сефи совпадает
с  моими мыслями...  Придумайте,  ханы,  новые ходы  на  шахматном поле,  и,
иншаллах,  вам не придется созерцать зад дикого зверя, следуя за хвостом его
коня.
     - Ибо  сказано:  не  засматривайся  на  чужой  хвост,  когда  свой  еле
помещается в шароварах.
     Вслед за  шахом засмеялись советники,  как всегда,  благодарно глядя на
Эреб-хана.
     Повеселев,  шах  приказал впустить беков,  вот уже три часа ожидающих у
порога справедливости и счастья.
     Булат-бек и  Рустам-бек привезли шаху Аббасу из  Московии благоприятные
вести. Но лишь только мамлюки несколько отодвинули в сторону голубой ковер с
изображением "льва Ирана", угрожающе вскинувшего меч, и выразительно указали
на  вызолоченную дверь,  Булат-бек  затрясся,  как  лист пальмы под  порывом
обжигающего ветра  пустыни,  а  Рустам-бек  похолодел,  словно  провалился в
прорубь северной реки.
     Они вошли в комнату "уши шаха" бесшумно, на носках, и, смутно разглядев
шаха Аббаса,  сверкающего алмазами в глубине, как божество, пали на колени и
склонились в молитвенном экстазе.
     Шах Аббас согнал с  губ усмешку и полуопустил тяжелые веки,  не упуская
беков из поля зрения.
     Ханы-советники  отодвинулись от  тронного  возвышения  и,  восседая  на
ковровых  подушках,   отражали  на  своих  лицах,  как  в  прозрачной  воде,
настроение властелина.
     Выждав, шах Аббас чуть наклонил голову и доброжелательно произнес:
     - Аали - покровитель - первый из первых, Аали - покровитель - последний
из  последних.  Булат-бек  и  Рустам-бек,  во  славу Ирана,  единственного и
несокрушимого, говорите о Русии.
     Булат-бек привстал и раболепно приблизился к тронному возвышению на два
шага.  Он подробно рассказал о почете, оказанном посланцам шаха, о подарках,
о царе и патриархе и закончил:
     - Шах-ин-шах наш!  Спокойствие персиян,  шах-ин-шах справедливый!  Все,
чего пожелал ты достигнуть в Русии,  ты достиг.  Свидетельствуем об этом мы,
рабы твои, послы мудрости царя царей и прозорливости "солнца Ирана".
     Шах Аббас, роняя слова, будто жемчужные зерна, медленно произнес:
     - Что повелел передать мне царь Русии?
     - Да  исполнится  все  предначертанное тобой!  -  фанатично  воскликнул
Булат-бек.  - Царь Русии повелел донести до твоего алмазного уха, что следом
за  нами он посылает к  тебе,  шах-ин-шах,  послов.  Они везут благоприятные
грамоты и дары дружбы.
     - Пусть  свершится угодное  аллаху!  Но  как  встретили царь  гяуров  и
патриарх неверных халат Иисуса? Говори без лишних восхвалений и сравнений.
     - Велик  шах  Аббас!  Полинялый халат  Иисуса встречен царем  Русии как
вестник