ны главных доказательств и легко продолжал:
     - ...В годы уже царствования царя нашего Теймураза шах Аббас не однажды
вторгался в Грузию.  Пылали храмы,  дымилась земля,  яко шерсть овечья, реки
оросились кровью.  Но глубоко в камне сундук не мог пылать, не мог дымиться,
не мог ороситься кровью.  И мы,  служители иверской церкови, белые и черные,
сундук в прошлое лето открыли...
     Архиепископ оборвал рассказ,  словно вновь  переживал священнодействие.
Безмолвствовал и  думный дьяк,  лишь вскинул еще выше правую бровь,  выражая
этим не только удивление, но и восхищение гибкостью ума собеседника.
     Архиепископ Феодосий  разгадал  мысли  думного  дьяка  и  пожалел,  что
настоятель Трифилий,  любитель острых  положений,  не  присутствует сейчас в
царствующем городе Москве,  в Посольском приказе, здесь вот, хотя бы скрытый
темно-вишневой занавеской.
     Осенив себя крестным знамением, Феодосий сурово продолжал:
     - Серафимами  славимый  час!   Мы,   грузинские  пастыри,  торжественно
извлекли из сундука -  хранилища тысячелетий -  Христов хитон и образ спасов
на убрусе,  что послал господь к Авгарю-царю на исцеление. Извлекли и гвозди
железные,  коими прибит был Христос на кресте.  Их два, третий испокон веков
брошен  в  Адриатическое море,  четвертый Константином Великим употреблен на
удила коня...  Извлекли и иные многие святыни,  и все они теперь пребывают у
царя Теймураза,  -  и внезапно выкрикнул,  -  а у шаха,  кроме разграбленных
церковных и  монастырских ценностей,  никаких  иверских святынь  нет!  И  не
будет, пока народ иверский, именем божиим, живет на своих землях!
     Иван   Грамотин  бережливо  снял  высокую  боярскую  шапку:   загадочно
переливался черно-бурый мех.  Быть  может,  этим действием думный дьяк хотел
показать,  как  благоговеет он  перед реликвиями восточного христианства,  а
может  быть,  слишком  душно  становилось  и  ему  под  темными  сводами  от
напряженного словесного поединка.
     - И  вы,  русийцы,  и мы,  грузины,  православные христиане и веруем во
единого бога трехипостасного и  имеем одну веру,  и  одно крещение,  и  одну
литургию.  Верую,  что  царь  Теймураз по  милости бога  и  с  помощью Русии
повергнет в пыль "льва Ирана"!  И тогда благодарный наш царь и Христов хитон
и  все  иные  святыни иверского удела  богородицы царю  Русии  и  святейшему
патриарху с превеликою радостью пришлет...
     За  темно-вишневой  занавеской  послышались  удаляющиеся голоса,  потом
смолкли. Филарет глубоко ушел в кресло, предавшись беспокойному раздумью.
     Вошедшему Ивану Грамотину патриарх не поведал о своих сомнениях,  как и
о  многом другом.  Одобрив проведенный думским дьяком зело трудный разговор,
Филарет повелел,  чтобы Посольский приказ с  прежней настойчивостью отклонял
домогательства европейских держав  получить право  на  транзитную торговлю с
Персией. А к английскому королю отписать:
     "Хотя англичане и имеют торговое преимущество в России, однако желается
знать:  кто именно те гости, кои хотят порознь торговать, на сколько суммы и
какая от них будет казне государевой прибыль?"
     Послам же шаха Аббаса,  Булат-беку и  Рустам-беку,  продолжать жаловать
питье из дворца:  шесть чарок вина двойного,  кружку меда вишневого,  кружку
меда малинового,  кружку меда черемнового, треть ведра меда обварного, ведро
меда паточного,  ведро пива поддельного,  два ведра меда княжьего;  ко всему
полведра уксуса.
     А  чтоб в ожидании отпускных грамот не скучали по Персии,  обоим давать
пряных зелий,  на сколько станет,  из дворца: гривенку шафрана, две гривенки
гвоздики, три гривенки перца, две гривенки муската, две гривенки имбиря.
     Иван Грамотин сам слыл человеком находчивым,  гибким,  но не переставал
дивиться умению патриарха всегда вовремя звонить то  в  басовые колокола дел
царства,  покоряющие грозной силой,  то в заливисто-звонкие, чарующие нежной
музыкой  посулов.  Внутренне  думный  дьяк  от  души  веселился,  наружно  с
благоговением слушал наказ:
     - Свейским же послам Броману и Унгерну,  коль они начнут торговых выгод
добиваться,   иносказательно  обещать  многое,   а  самому  крепко  помнить:
свейского королевства торговые люди через Русское государство в  Персиду и в
иные  государства торговать  досель  не  хаживали,  и  впредь  неповадно  им
будет...  А  чтоб в  ожидании отпускных грамот не скучали по свейской земле,
обоим давать вволю романеи и  рейнского и перед сном часа по два для них без
устали играть в цимбалы...
     Грузин  удерживать в  Московии до  решения  собора  о  хитоне.  Утешить
архиепископа Феодосия обещанием исполнить его  личную,  тайно от  остального
грузинского посольства высказанную думному дьяку  просьбу о  царе  Луарсабе.
Сказывать так:  патриарх Филарет,  дескать,  особой отпиской убеждать станет
шаха  Аббаса отпустить царя  Луарсаба в  Россию,  ибо  царство его  занято и
остается царю-мученику едино: пребывать в Троице-Сергиевой лавре. Выказывать
грузинам и впредь расположение царя всея Руси к единоверной Грузии, но всеми
мерами отвлекать от  просьбы помочь в  войне с  Ираном.  А  чтоб в  ожидании
отпускных  грамот  не  скучали,  возить  грузин  по  храмам  и  монастырям и
церковной утварью жаловать зело щедро.

     Сон был тяжелый.  Медведь и  кузнец стояли не  на  двух тонких осиновых
планках,  а  на двух берегах морских и опускали не на наковальню,  а на трон
русский громадные молоты,  высекая тяжелые искры.  Так!  -  опускал кузнец с
размаху молот на трон,  сшибая орла. Так! - ответствова