и  Подонского,  Нектария -  архиепископа
Греческого, архимандритов, игуменов и протопопов.
     В  суровом  безмолвии  окружили  русийские  иерархи  шахский  ковчежец.
Филарет предостерег их не поддаваться "прелести",  а решить священное дело с
великим разумом, во славу церкови и царствующего града.
     Митрополит  Сарский  сломал  печати  шаха  Аббаса,  благоговейно открыл
крышку  ковчежца.  Перед  взорами собравшихся предстала частица полотна,  от
давних лет изменившая первоначальный цвет.
     Извлекая хитон  из  золотых  паволок,  пастыри  коротко перебрасывались
словами:
     - А делом кабы мантия...
     - Без рукавов...
     - Широка сбора...
     - И без шитья и долог...
     - Бя весь ткан сверху.
     Выждав, Филарет проникновенно сказал:
     - Преподобные отцы,  ежели сия  часть полотна и  есть боготелесная риза
господа нашего Иисуса Христа,  то  пусть она лжущие уста заградит и  ослепит
очи неверующие.
     Начался тщательный досмотр.  Еще  после  приема  грузинского посольства
повелел  патриарх  иереям  досконально все  разузнать  о  хитоне,  и  сейчас
митрополит Сарский, ссылаясь на евангелие, пояснял:
     - И  как-де  Христа распяли и  на  кресте ударили его копьем в  ребра и
та-де кровь на том хитоне и ныне, знать...
     Служители алтаря пытливо вглядывались в  извлеченную из ковчежца ткань,
но пятна буро-зеленого цвета вызывали сомнение. Митрополит, скрывая в черной
как смоль бороде гримасу неудовольствия, продолжал:
     - И  еще в  священных книгах сказано:  кто-де помолится с  верою и того
хитона коснется,  и  того-де бог помилует;  а кто придет без веры и коснется
того хитона, у того и тотчас очи выпадут.
     Испытанные в делах церковных и мирских, русийские иерархи не были столь
доверчивы и наивны, как полагал шах Аббас. Они деловито рассматривали хитон,
а между тем оставались зрячими.
     Архимандрит Спаса-Нового  монастыря  Иосиф  поведал  синклиту  о  своей
келейной беседе с Булат-беком.
     - Он же изрекал мне с  великою радостью:  ткала,  мол,  хитон этот сама
святая богородица;  цветом, мол, сказывают, был лазорев; а того Булат-бек не
ведает - шелковый ли был, льняной, или волновый.
     Филарет властно возразил:
     - Разумно ли персидской сказке поверить? Ты бы на благочестивого старца
слался.
     - Благочестивый   старец   Ионикей,   -   не   смущаясь,   ответствовал
архимандрит,  -  что приехал к государю с иерусалимским патриархом Феофаном,
сказывал: в земле Иверской сей Христов хитон был заделан в кресте, и шах его
разыскал.
     - Держится шах  Аббас  веры  иной  шерсти,  -  сухо  заметил протоиерей
Благовещенского собора,  -  а нам угождает.  Нечестивец, пленил христианскую
святыню!
     Филарет хмуро поглядел на протоиерея, слегка ударил посохом.
     - У  государя царя нашего и  шаха Аббаса дружба торговая.  В свое время
справедливости ради управу учиним, а сейчас не нарушим доброго дела и покоя.
Богу и  нам  известно состояние казны царства,  дополнить ее  доверху -  вот
забота.  А нечестивцы истые,  католики, император немецкий и король польский
хуже втрое персидского шаха.  Им  бы  Русь,  яко волку овцу,  разорвать.  Да
только радость их обратим в  их же слезы!  -  И  Филарет обернулся к игумену
Вознесенского монастыря. - А о чем глаголил Иван Грамотин?
     Высокий  сухощавый игумен,  сам  похожий на  мощи,  беззвучно зашевелил
губами, молитвенно поднял глаза.
     Думный дьяк расспрашивал Ваську Коробьина и  Осташку Кувшинова,  что  к
шаху послами ездили.  Говорили им  ближние шаховы люди,  что Христов хитон в
большой  чести  в  Грузинской земле  был,  а  какой  был:  тафтяной ли,  или
полотняный, и сколь велик мерою, и в каких местах кровь на нем, знать, персы
о том не ведали, шах Аббас в крепкой тайне держал.
     - Святость сей  ткани еще  доказать надо.  Нет истинного свидетельства:
прислана от иноверного царя,  а неверных слово без испытания в свидетельство
не принимается.
     Архипастыри,  чувствуя скрытый смысл в словах патриарха,  вопросительно
смотрели на него.  Но Филарет больше ни на вершок не приоткрыл тайны царских
врат.  Подойдя к образу спаса нерукотворного,  освещенному в углу серебряной
лампадой, Филарет благоговейно осенил себя крестным знамением.
     - По воле бога вышнего,  сотворившего небо и  землю и  в  деснице своей
держащего судьбы всех царств и народов,  -  мягко проговорил Филарет и вдруг
резко закончил,  -  решение о  хитоне примем позже!  Беседовать ныне  буду с
царем.  Вас же,  отцы благочинные,  созову еще в нужный час. И что на соборе
порешим, то утвердим навеки.

     За оконцами величаво выступал златоверхий Кремль, и на него низвергался
поток закатных лучей солнца,  алых,  как свежепролитая кровь. Филарет сурово
смотрел  на  зубчатую  стену,  где  сменялся караул  стрельцов,  и  внезапно
нахмурился:  предстоит попрание святых  правил.  Для  принятия великого дара
шаха  Аббаса надо  найти выгодную форму,  а  стало быть,  неминуемо придется
обойти грузинское посольство.  Но  возникшее колебание мгновенно рассеялось,
как пепел, подхваченный ветром.
     Позвав  стряпчего,  приказал готовить одежду  на  выход.  Стряпчий было
вынес богатую узорчатую рясу, но Филарет движением руки остановил его: выход
будет малый, негласный.
     Вскоре патриарх,  облачившись