оставалось на Дигомском поле дружин.  Равнодушно покидали глехи знамя
царства и, снова нахлобучив войлочные шапчонки, охотно возвращались в родные
деревни, где ждали их у очага семьи.
     Саакадзе   окончательно  убедился,   что   властный  упрямец   Теймураз
смертельно боится  вновь  лишиться короны  и,  бессмысленно ревнуя  народ  к
Моурави, поддакивает во всем владетелям, добиваясь их поддержки.
     Только  Зураб  твердо  принял  сторону  Моурави,  Ксанского Эристави  и
старого Мухран-батони,  и благодаря Зурабу не совсем опустело Дигоми. Видно,
у  владетеля Арагви зрело какое-то решение,  недаром он с несвойственной ему
торопливостью пригласил Моурави на охоту.
     И Эрасти тогда показалась странной неожиданная охота, тем более, что из
"барсов" удостоились приглашения владетеля лишь Ростом и  Элизбар.  Поэтому,
посоветовавшись с  Папуна,  Эрасти прихватил Арчила-"верный глаз"  в  личную
охрану, вооруженную до макушки.
     - Уже было такое,  - упрямо твердил Эрасти в ответ на шутки Даутбека: -
В Цавкиси тоже князь Шадиман на охоту пригласил, а очутился в Исфахане.
     - Напрасно сравниваешь,  -  смеялся Папуна, - то был "змеиный" князь, а
Зуреб только коршун.
     - Когти хищника не слаще змеиного яда,  -  упорствовал Эрасти.  - Обоим
лишняя стрела не помешает.
     Саакадзе не противился, к тому же ему нравился словно в огне выкованный
Арчил-"верный  глаз",   со   дня   водворения  в   доме  Саакадзе  неизменно
сопровождавший его.
     Задумчиво сворачивал Саакадзе с  тропинки на  тропинку,  поднимаясь над
ущельем. "Вот еду в гости, - усмехнулся Георгий, - и не знаю, к другу или...
но  почему  я  стал  все  больше  прислушиваться к  мольбе Зураба помочь ему
сочетаться браком с царевной Дареджан?"
     Моурави  порывисто  привстал  на  стременах  и  невольно  улыбнулся:  у
распахнутых ворот толпилась челядь Зураба.  Шумно, как на большом празднике,
били  дапи,   гремела  зурна.   Перед  молодым  Джамбазом  очутились  лучшие
плясуны-арагвинцы,    на   крышах   женщины   восторженно   махали   руками.
Сопровождаемый пышно разодетыми оруженосцами и телохранителями, вышел Зураб.
Он порывисто обнял Моурави:
     - Наконец,   дорогой  брат,  ты  осчастливил  посещением  мой  дом!  Э,
арагвинцы, благодарите Великого Моурави!
     И  с  новой силой взыграла зурна,  бухали дапи и  мощные раскаты "ваша!
ваша!"  троекратным эхом отозвались в  горах.  Эрасти мигнул,  и Арчил подал
знак охране вплотную приблизиться к Моурави.
     Но ничего угрожающего заметно не было.  Обычный привал,  легкий сон,  и
охотничья дружина Зураба выступила в Медвежий лес.
     Спешившись на плоскогорье и передав коней конюхам,  охотники преодолели
колючие заросли ежевики и ломоноса,  прошли лес,  где вьющиеся стебли дикого
винограда оплетали каштан,  дуб, граб и карагач; они пробились сквозь густую
сеть  извивавшегося вокруг  стволов смилаха,  разрубая сотни  гибких зеленых
веревок с колючками,  острыми, как когти дикой кошки, и углубились в вековые
чащи.
     Здесь,  на высоте, царствовали бурые медведи. Виднелись тропы с помятою
ими травою,  встречались опрокинутые ими пни и камни,  попадались муравьиные
кучи, разрытые медвежьими когтями.
     Пять  дней  в  честь Великого Моурави длилась яростная охота.  Свистели
стрелы,  исходили  лаем  собаки,  перекликались  рога.  С  злобным  урчанием
кидались медведи на охотников, ревели. Сверкали ножи, дым выгонял хищника из
дупла, из берлоги. Охотники кидались на медведей.
     Медвежьи шкуры  сушились тут  же  на  деревьях,  а  под  ними  пировали
охотники, и рядом ворочались на железных вертелах медвежьи туши. Из бурдюков
гнали темное вино.  По лесу неслись победные песни, где-то в берлогах урчали
осиротевшие  медведицы.  А  ночью  гроздьями  нависали  над  самыми  шатрами
холодные звезды, опьянял пряный запах леса и кружились голубоватые светляки.
Но задолго до солнца снова гремел рог,  поднимались своры собак и беспощадно
устремлялись на мохнатого зверя.
     "Нет,  недаром шумит арагвинец,  - думал Саакадзе, - надо ждать хитрого
разговора", и ничуть не удивился, что Зураб, гуляя с ним вдоль глухой балки,
стремился отойти подальше от  охотничьего становища.  И  когда  рокот  рогов
остался где-то справа, Моурави опустился на сломанный бурей ствол.
     Говорил Зураб долго,  с  жаром,  то  убеждая,  то  умоляя и  даже пугая
призраками междоусобия.
     - Подумай,  мой дорогой брат,  -  горячился Зураб,  - рушится содеянное
тобой.  Кахетинцы вот-вот  совсем отпадут.  А  разве лазутчики не  доносят о
скоплении тысяч  сарбазов  на  картлийско-иранской  черте?  Пора  пренебречь
клятвой как верным средством:  она мало помогает,  в  чем ты  имел печальный
случай  убедиться.  Необходимо прибегнуть к  более  сильному  средству.  Ты,
Георгий,  уже раз непростительно ошибся и не меня возвел в правители.  А что
потом?  Разве стоило преждевременно водворять на царство Теймураза?  Подобно
злому ветру,  упрямец уничто