ши.  В  шкафах
покоились парчи и  бархаты.  По углам в ларцах хранились кисы с ефимками.  И
шелковые наоконники, наполовину отдернутые, пропускали мягкий, успокаивающий
свет.
     Боярин поднялся,  как всегда,  до  ранней обедни,  и  не  успел открыть
глаза,  как его охватило какое-то  беспокойство.  "К  чему бы?"  -  удивился
всегда  веселый  боярин  и  принялся  вспоминать  последние  дни.  Они  были
радостны,  как красное солнышко:  государь милостиво пожаловал его в ближние
бояре и  воеводством на  Терках.  По  этому случаю да еще по случаю спасения
племянницы двойной  сегодня  у  него,  Хворостинина,  великий пир.  Вот-вот,
тут-то и загвоздка! Не забыл ли он чего? Всех ли именитых бояр лично объехал
с приглашением?  Господь миловал, всех. А ко всем ли менее почетным направил
холопов? И здесь господь миловал - все чисто, с боярыней подсчитал. Может, с
ключником не все кладовые и  погреба обошел?  Куды там,  всю снедь и питие в
беременных и полубеременных бочках верно на глаз прикинул: и простое вино, и
боярское,  и  даже тройное,  наибольшей крепости,  уже разлито по  ендовам и
ведеркам, а заморские - мальвазия, бастр и алкан - дожидают кубков. А может,
с  дворецким чего недоглядел?  Куда ж  дальше доглядывать:  холопов приказал
вырядить в разноцветные кафтаны и желтые сапоги.  И встречи наметил: боярину
Ордын-Нащокину три встречи - у ворот подсобит ему выйти из рыдвана дворецкий
Ивашка,  посеред двора в пояс поклонится племянник Матвей,  а на крыльце сам
хозяин окажет почет. И разметил, каким боярам полагаются две встречи. Может,
помолиться, так и блажь пройдет?
     Наскоро  накинув  однорядку,   боярин  вышел  через  малую  приемную  в
молельню.  Здесь ради дня воскресения собралась вся семья и,  по заведенному
обычаю,  приживалки,  захребетницы,  ближние холопы и холопки. Домовый поп в
праздничной ризе дожидался боярина.
     Быстрым взглядом окинув икону "Тайная вечеря".  Хворостинин вдруг понял
причину своего  беспокойства и  постарался молитвой отогнать тревожную думу.
Но,  неистово крестясь перед образом в дорогом киоте, украшенном каменьями и
жемчугами, он мрачно вместе с молитвой повторял: "Если посадить Стрешневых и
Хитровых по правую руку,  а Милославских и Толстых по левую... опять грузины
позади останутся.  А рядом,  упаси бог,  -  Хованские обидятся. Одежка-то на
свитских  грузинах  грошовая,  и  сами  бог  весть  какого  рода...  Пристав
сказывает -  дворянского,  а  где слыхано,  чтобы дворяне пешим ходом Москву
колесили?..  Может,  с Языковым посоветоваться?  Кум...  Боярыня уговаривает
помешать их с молодью -  Лопухиными.  Долго ли до греха,  задорны больно,  -
хотя  и  сами выползли,  бают,  из  худородного дворянства,  а,  поди,  ниже
Языковых не  садятся...  И  что это нечистая сила дернула меня звать на  пир
неведомо кого?  Ну,  храбры грузинцы,  приятны,  слов нет,  - так непременно
звать? А потом изводиться, как их рассаживать..."
     Напоследок  размашисто  перекрестив  лоб,  Хворостинин  поспешил  вниз,
откуда доносился звон расставляемой посуды.
     В  хоромах  Хворостинина с  утра  сумятица.  На  дубовые  длинные столы
набрасываются  бархатные  подскатерники  с   золотой  швейной  каймой.   Все
богатство  хором  выставляется  напоказ.   "Чистые  холопы"  ставят  в   ряд
серебряные  тарели,   кованые  чаши,  фаянсовые  кувшины.  Особенно  бережно
устанавливают в кубках из зеленого стекла водку царского "Данилова кабака".
     Наблюдая,  как  покрывались широкие скамьи  праздничными налавочниками,
как  придвигались  к  узким  столам  с  фигурными  ножками  стольцы-табурцы,
украшенные  кусками  яркой  материи,  как  расставлялись стольником фигурные
подсвечники с  восковыми и сальными свечами,  как через шесть тарелей клался
один нож,  оправленный золотом и  камнями для  красоты,  а  через две тарели
двузубые  вилки,  богатства  ради,  Хворостинин продолжал  мучиться:  "Ежели
Нарышкиных посадить выше Пушкиных,  то грузинцы опять попадут ниже Ртищевых,
что не гоже..."
     Выслушав  дворецкого,  что  махальщики уже  разосланы до  самого  конца
проулка,  а сто разодетых холопов посланы выкрикивать встречу, Хворостинин с
сердцем наказал:  "Не прозевать кого,  а то батогами забью!" - и, измученный
до  предела,  решил  не  определять грузинам места,  а  ежели  полезут  выше
Нарышкиных, сослаться на дикость иверских дворян, кои не блюдут старшинства,
а скопом к столу устремляются.
     А в терему боярыня сбила с ног мамушек,  кумушек и златошвеек.  Открыты
все сундуки и ларцы,  вынуты сарафаны и уборы,  серьги и жемчужные подвески.
Боярин еще с вечера наказал, чтобы в полпира боярыня ко всякому в ином уборе
выходила. Поди сорок разов придется кику скидывать...
     Хворостинин  надел  желтые  атласные  штаны,  с  помощью  постельничего
натянул  зеленые сафьяновые сапоги,  поправил ворот  с  дорогими запонами на
красной шелковой рубахе, подтянул кованый кушак черкесской работы и прицепил
к нему поясной нож с самоцветами на рукоятке.
     За окном раздался надрывной выкрик махальщика: "Едут!"
     Поспешно  застегнув  тонкосуконную  однорядку  и   накинув  на   голову
бархатную скуфейку, шитую жемчугом, Хворостинин важно направился к выходу.
     Боясь приехать первыми,  гости подъезжали медленно, осмотрительно. Двор
наполнялся возками,  рыдванами, конями. По указанию дворецкого, одних гостей
холопы