родавца раскатав свиток,  толмач,
подражая казакам,  басил:  "Было у Ермака два сверстника - Иван Кольцо, Иван
Гроза,  Богдан Брязга и  выборных есаулов четыре человека,  то ж  и полковых
писарей,   трубачи  и   сурначи,   литаврщики  и   барабанщики,   сотники  и
пятидесятники,  и десятники с рядовыми,  и знаменщики чином, да три попа, да
старец бродяга..."
     Дато,  не торгуясь,  поспешил купить написание о походах Ермака, тут же
решив,  что архидьякон Кирилл переведет книгу на греческий, а Бежан Саакадзе
с греческого на грузинский,  дабы он,  Дато, мог преподнести боевые сказания
Георгию Саакадзе на память о Руси.
     Только сейчас Дато  заметил,  что  возле  лавчонок и  ларьков собралось
много покупателей.  Толмач разъяснил,  что  здесь толпятся пожилые дворяне в
темных одеждах,  строгие дьяки,  любопытные мамушки,  стрелецкие начальники,
лекари, летописцы.
     Искоса  взглянув на  скучающего Гиви,  толмач предложил грузинам пройти
повеселиться к Поповскому крестцу.  Сначала Дато показалось, что он попал на
шутовство.  Окруженные гогочущим народом,  дрались  в  кровь  священники.  В
воздухе  мелькали  кулачищи,  жилистые,  синеватые,  красные.  Здесь  и  там
слышалось кряканье, забористая ругань, сопенье.
     Весело  взирая на  кулачный бой,  толмач с  удовольствием пояснял,  что
лупцуют друг друга попы безместные,  попы-наймиты -  то есть те,  которые не
имеют прихода.  Их нанимает народ победней служить литургию или молебен, а в
ожидании  оных  они  меж  собою  бранятся  и   укоризны  чинят  скаредные  и
смехотворные.  Вот этот,  видно, перебил у того церковную службу, ну и пошла
потасовка.
     Затрезвонили колокола,  подвешенные на  столбах под кремлевской стеной.
Старухи в  черных  платках рьяно  торговались с  попами.  Здоровенный поп  в
изодранной рясе горланил, заглушая колокола:
     - Всюду прелесть сама себя ослепляет!  Торгуйся скупо,  а расплачивайся
таровато!
     Дьякон  с  взъерошенными волосами,  подобрав рясу,  вторил  замогильным
голосом:
     - Проповедую Иерусалима радость!  Ликуйте, люди града божия! Взыграйте,
врата и стены Сиона!
     Попик  с  редкой бороденкой,  трясущейся,  как  клок  пакли  на  ветру,
наступал на  степенного купца,  который,  оторопев,  тяжело пятился в  своей
пудовой шубе на куницах.
     - Бесчиние  творишь,   лихоимец!  -  наседал  с  кулачонками  попик.  -
Заторговался,  пес ярмарочный!  За  поминовение души христианской -  алтын с
гривной! Христопродавец! Пакость вселенская! Голопуп!
     - Не сходно -  не сходись,  а на торг не сердись!  - отмахивался шапкой
купец. - Тьфу! И взапрямь: ехал Пахом за попом, да убился о пень лбом!..
     - Не скупись,  вдовица!  -  рявкнул высокий дьякон, похожий на оглоблю,
поднося ко рту калач. - Прибавляй, а то закушу!
     - Ну и пускай кушает,  может, голодный? - посочувствовал Гиви, выслушав
перевод толмача.
     Но  толмач  разъяснил,  что  обедня угодна богу,  когда  ее  служит поп
натощак, а проглотит хоть крошку - сила из молитвы как пар рассеется.
     - Блаженна будешь,  - не унимался дьякон, - накинь на свечку! Спасешься
от блуда и прелюбодеяния! Аминь! - И крякнул от удовольствия, уставившись на
крутую грудь вспыхнувшей вдовицы.
     - Ух, чтоб тебе ни дна, ни покрышки!
     - Вспомянем об  антихристе -  и  о  воскресении из  мертвых!  -  увещал
всхлипывавшую женку поп в  железной шляпе,  с медной иконкой на голой груди,
потрясая цепями.  -  И яко суетно житие человеческое,  и яко смерть сон и от
трудов  покой  есть.   Приближается  время  покаяния,  все  же  настают  дни
очищения!..
     Вдруг откуда-то хлынула толпа. Кто-то загоготал, кто-то свистнул. Стуча
колодками, высыпали "воровские люди". Толмач словоохотливо разъяснил:
     - А люди они сермяжные,  бежали от кабалы,  кормились в мире; служили в
разруху где-то с казаками,  а показаковав,  били царю челом,  да поплатились
ребром...
     Влекомых толпой Дато  и  Гиви  словно прибоем выплеснуло на  Варварский
крестец.
     Решительно уцепившись за  почерневший столб деревянной звонницы в  виде
гриба, "барсы" чуть не сбили с ног дородистых монахинь, жаривших на выносных
очадях блины и оладьи и бойко ими торговавших.
     Неожиданно над головами "барсов" рванулись колокола,  и они едва успели
пригнуться.  Чуть  не  задев Гиви  лаптями,  над  ними,  держась за  длинную
веревку,  с  хохотом пронесся плосколицый звонарь с  язвиной на правой щеке.
Долетев до  бревенчатой площадки,  он  ловко  перевернулся,  вскинул к  небу
бороденку,  задергал четыре веревки, взнуздавшие медные языки, и, подмигивая
красно-карим глазом, стал приплясывать в такт трезвону:
     - Эй,  народ честной,  царь-колокол что за  колоколишка,  погляди-ка на
наши колоколища!  -  И снова,  с силой оттолкнувшись, метнулся в полет, а за
ним - разноголосый звон.
     Но Гиви,  успев отскочить, чуть не налетел на божедома, стоявшего перед
рядом  открытых  гробов.  Надрываясь,  божедом  призывал опознать мертвецов,
лежавших в гробах, и взывал:
     - Будьте жалостливы, подайте милостыню на погребение!
     - Знаешь,  Дато,  -