ринять полуденную пищу и предаться краткому сну.
     Но  Феодосию было  не  до  сладостных сновидений...  Он  едва  коснулся
жареного каплуна  и  почти  не  пригубил наполненного янтарным вином  кубка.
Сначала он долго шептался в келье с Трифилием:  имя царя Симона сплеталось с
именем Шадимана,  потом имя шаха сплеталось с именем Шадимана.  И испуганный
Феодосий поспешил к царю Теймуразу.
     Когда  архипастыри снова собрались в  палате,  Феодосий громко объявил,
что светлый царь Теймураз возжелал, чтобы посольство было духовное, тайное и
малое,  и  должно  оно  представиться патриарху  Филарету  и  челом  бить  о
церковных делах, а о каких - огласке не подлежит.
     Опасения  Феодосия встревожипи царя:  "Как,  Шадиман  может  осмелиться
через подземный ход  вывести Симона из  Тбилисской крепости?!  Но  разве без
участия Саакадзе подобное возможно?..  Впрочем,  обозленный посылкой пышного
посольства в Русию, хищник еще и не на то способен решиться".
     А  Феодосий,  видя,  как  красные пятна покрывают лицо царя,  продолжал
уверять,  что  Саакадзе,  сговорившись с  Шадиманом,  водворит  Одноусого  в
Метехи...  За эту услугу шах Аббас многое простит Саакадзе, - значит, только
Кахети подвергнется разгрому персов...
     Не легко было переубедить упрямого царя,  но еще одно веское упоминание
о  Гонио,  и  так  маячившей перед  глазами Теймураза,  вынудило его  скрыть
тщеславное  желание  представить  в   Русии   царство  Кахети  блистательным
княжеским посольством. "Прав Феодосий, - беспокойно размышлял Теймураз, - не
время  дразнить дерзкого Моурави..."  И  он  согласился на  малое  церковное
посольство.
     Конечно,  никто,  даже архимандрит Арсений,  не  узнал,  что за услугу,
равную  спасению жизни,  Трифилий потребовал от  Феодосия клятву на  кресте:
бить в  Москве челом и  царю Михаилу и патриарху Филарету о мученике за веру
Луарсабе.  Пусть Русия требует от шаха не возвращения Луарсаба на царство, а
выдачи его самодержцу севера,  дабы Луарсаб,  потерявший корону и  отечество
из-за воцарения Теймураза,  мог бы в почете и мире жить, покровительствуемый
царем Русии.  "Шах на такое может и согласиться,  -  думал Трифилий, - а там
видно будет - потерял ли Луарсаб свой трон... Саакадзе?! Он теперь и сатану,
прости господи, возвеличит, лишь бы избавиться от Теймураза".
     На  третий  день  съезда,  когда  малые  и  большие  дела  церкови были
вырешены,  Цицишвили громогласно объявил о  повелении царя  собраться собору
вновь.
     Еще с  утра Трифилий заметил приезд картлийского и кахетинского высшего
княжества. "Снова Георгию предстоит испытание... Все в руках божиих. - И тут
же  ласково погладил свою  шелковистую бороду.  -  Слишком отточенное острие
скорее тупеет.  Саакадзе может,  с божьей помощью,  потерять терпение... Так
приблизится  серафимами  славимый   Кватахевский  монастырь  к   первенству.
Господи,   помилуй  меня,   грешного!  Недостойные  мысли  вызывает  во  мне
неразумный царь Теймураз".
     Сначала Феодосий от изумления открыл рот: князья воистину взбесились...
Бежан оглядел злорадствующего Качибадзе, ухмыляющегося Джандиери и от досады
дернул ворот рубахи...  А  Цицишвили продолжал с повышенной торжественностью
читать указ царя:
     - "...И во благо царства повелеваем..."
     Бежан накрутил на руку коралловые четки,  словно цепь для удара. Где-то
загрохотало,  странная тяжесть сдавила грудь, в глазах потемнело. Почему нет
света дня?  Тьма ползет,  ползет...  дышать нечем... Бежан с силой распахнул
окно.  Клубящиеся тучи  облегли небо.  Лобовой ветер  налетал на  монастырь,
разбивался о  камень.  Словно из гигантской бурки огненная сабля,  выпала из
тучи молния,  ослепительно сверкнула,  рухнула в  ущелье.  И вслед ей что-то
затрещало,  зарокотало.  Но  никто даже  не  заметил наползающий гнев  неба.
Князья, подавшись вперед, жадно слушали:
     - "...И еще повелеваем упразднить в Тбилиси..."
     Пол  качнулся под  ногами  Бежана...  Разнузданны торжествующие князья,
кощунственны их рукоплескания,  объятия. Но чей это голос внезапно прогремел
под  сводами палаты?  Кто  это  вырвался на  середину и,  потрясая кулаками,
извергает проклятия?
     - Отметатели!  Иуды! Вы мыслите - от кого отступаетесь?! Вероломные! Не
вас  ли,  ползающих перед  персом,  извлек  из  грязи  Моурави?  Не  вас  ли
возвеличил? И не вы ли из себялюбцев стали спасителями страны? Не Моурави ли
поднял из  праха Кахети?  Не  он ли защитил святую церковь?  Не его ли мечом
возродилась Картли?  А кто вы, смуту сеющие?! Как смеете предавать того, кто
добывает счастье пастве?!
     С  нескрываемым восхищением взирал  Трифилий  на  воинствующего Бежана,
сына  Георгия Саакадзе:  "Слава  тебе,  слава,  о  господи!  Ты  послал  мне
достойного   преемника.   Кватахевская   обитель   да   восторжествует,   да
возвеличится над мирскими и церковными делами!"
     - Да уготовит вам владыка ад кромешный, да не будет вам...
     Трифилий  подвинулся ближе.  В  страшную  ярость  впал  Бежан,  посылая
проклятия ошеломленным князьям:
     - Да удушит вас сползающий мрак! Да разверзнутся небеса и низвергнут на
ваши головы адовы огни!.. Да...
     Раскатисто  загрохотал гром.  Забуйствовал,  занеистовствовал ветер,  с
неимоверной силой  ударил  в  окна.  В  зигзагах вспышек закружились свитки,
валились  скамьи,  хлопнула сорванная с  петель  дверь.  За  окном  бушевали
деревья, в углу свалилась икона, закружился подхваченный вихрем стяг...
     Заметались князья, наскакивая друг на друга, ринулись к выходу...
     Потрясенный Бежан выпрыгнул из  окна,  вскочил на  коня  и  помчался...
Хлестал хрипящего скакуна нагайкой,  обрывал о  кусты одежду...  Разметались
кудри,  пылали глаза...  Сквозь ть