л шашкой,  требуя двух стрел в секунду.
По  сигналу  разгоряченного  Нодара  сваливались  груды  камней,   отдаваясь
грохочущим эхом в ущелье.  Вновь взметнулись клубы известковой пыли,  где-то
запылали ворохи кизиловых веток,  дым и пыль застилали глаза,  скрывая новую
рукопашную схватку,  уже перенесшуюся на юго-восточную стену, где кизилбашам
удалось установить осадные лестницы.  Падали сарбазы,  фанатично выкрикивая:
"Велик шах Аббас!", падали дружинники, провозглашая: "Да живет Картли!"
     К  минбаши,  все  еще кружившемуся на  месте,  подскакал коричневолицый
юзбаши,  что-то отчаянно выкрикнул. Минбаши утвердительно кивнул головой, он
совсем  не  ожидал такого сопротивления и,  следя  за  уносящимся юзбаши,  в
третий раз повторил мольбу, вырезанную на четырех пластинках его панциря:

                  Во имя аллаха всеблагого и милосердного!
                            О Мохаммет! О Аали!
                                О всевышний!
                  О ты, который устраиваешь все к лучшему!
                      Который исполняешь наши желания!
                         О источник всех милостей!

     Юзбаши,  прискакав к  своей сотне,  приказал взять из последнего запаса
крепостные мушкеты,  установить на  подпорные вилки,  вертящиеся на  оси,  и
открыть по картлийцам дальнеприцельный огонь.
     Загремели  выстрелы.   С  юго-восточной  стены  одновременно  скатилось
несколько дружинников.  И снова выстрелы,  и снова потери.  С ножами в зубах
взобрались на верхний выступ с  полсотни кизилбашей и спрыгнули на Матарса и
Нодара.  Залязгали клинки, образуя три свистящих серебряных колеса. Пятясь к
окутанной дымом  полуразрушенной башне,  ностевцы уже  не  могли  руководить
схваткой и только яростно отбивались.
     - Во  имя  аллаха  всеблагого  и  милосердного!  -  послышался  возглас
минбаши.
     На высокой лестнице показался сарбаз, развернувший иранское знамя.
     - Велик шах Аббас! - завопили сарбазы, пробивая дорогу знамени. - Алла!
Алла!
     Прижавшись к  стене башни,  Матарс сделал резкий выпад,  и  картлийская
шашка  полоснула по  горлу  с  ожесточением рубящегося знаменосца.  Раскинув
руки,  он рухнул вниз,  в  дым.  Двое новых сарбазов с проклятиями насели на
Матарса,  а над ним уже развевался оранжевый алтабас с ощерившимся львом.  С
глаза Матарса слетела повязка... не потому ли внезапно увидел он сон наяву?
     Еще молниеносный выпад шашки, со звоном скатывается по камням ятаган, -
а видение не исчезает,  оно принимает отчетливые очертания. Еще бросок шашки
вправо и внезапный боковой удар - падает в кровавую лужу исфаханский ханжал.
Матарс,  натянув на  глаз повязку,  напряженно вглядывается.  Мираж?..  Нет!
Черное пятно -  грузинская бурка. Из рук Нодара вышибают клинок, он кулаками
дубасит  по  лицу,  которому придают  свирепость дико  торчащие красные усы.
Бурка сползает,  всадник вдали машет папахой. Как зерно, молотят шлем Пануша
кривые сабли, он откидывает анчхабери - видно, хочет еще раз увидеть скалы и
пропоротое ими  небо.  Еще  взмах  шашки  -  и  косой удар  вниз  перерубает
кизилбашское копье. Багровый туман застилает глаза Матарса, он снова заносит
шашку, и из груди его вырывается крик:
     - Помощь!.. Омар!
     Из-за гряды камней неожиданно появляются незнакомые конники.
     - О Мохаммет, о Аали! - испускает крик минбаши.
     Передовые бьют в  турецкие барабаны,  развеваются бунчуки.  Но  это  не
турки,  над  ними реет знамя цвета снега,  а  на  знамени грозно вскинул меч
архангел Михаил.  Передовой конник в  бурке на  всем скаку поворачивает коня
вправо, и за ним устремляется черно-ало-синяя лава.
     Кизилбашская конница,  сосредоточенная у  стены "Седды Искендер",  тоже
замечает появление нового врага. Замешательство в рядах кизилбашей мгновенно
сменяется неистовым ревом.  Выхватив из ножен сабли и  свирепо потрясая ими,
кизилбаши всей массой устремляются на конников архангела Михаила.
     Скачут кизилбаши,  а лава вдруг круто поворачивает влево, ощетинивается
копьями и колет ими пролетающих мимо кизилбашей, выбивая их из седел.
     Обостренным до  предела зрением Матарс сразу охватил внезапно возникшую
картину конного боя.  В  переплеске персидских сабель  одноглазый ностевец с
такой нарастающей силой кинулся на сарбазов,  что двое из них,  как подбитые
ястребы,  сорвались с выступа,  а третий простился с правой рукой,  так и не
выпустившей иранского клинка.
     - Рус идет!.. Рус идет!..
     В  лязге стали стихийно взлетели крики:  "Рус идет!" Кто первый опознал
единоверцев,  самой судьбой приведенных к Жинвали?  Никто не мог припомнить,
но,  очевидно,  это  был сам Матарс.  И  уже Пануш,  Нодар,  дружинники,  не
прекращая рубки, наперебой кричали: "Рус идет! Рус идет!"
     Вслед  за  казакам