е ливни,  битвах.  Вмятины от
бесчисленных ударов  персидских  сабель  исковеркали  доспехи  Пануша,  а  в
кольчуге Нодара,  как рыба в  сетях,  запуталось множество стрел.  Кольчатым
рукавом Пануш  смахивал со  лба  тяжелые капли  пота.  Нодар жадно облизывал
пересохшие губы  и  прикладывал к  ним  сталь налокотника.  До  Арагви рукой
подать,  а  в  крепостце воды оставалось не  более чем по четверти матары на
воина.  Впрочем,  сейчас можно было выпить по  полной матаре,  ибо не сумели
допить свою долю много дружинников, ожесточенно отбивавших натиск персов. Но
Нодар не пил:  может, кто из зарубленных и расстрелянных еще очнется? Может,
оживет?  Между шестым и седьмым приступами пролетело минут пять. Нодар ждал,
но  боялся сойти  со  стены и  оставить "барсов" одних под  ожидаемым ливнем
раскаленного свинца.
     "Почему мушкеты молчат? - размышлял Пануш. - Молодец Матарс, он нащупал
огненными стрелами пушечный запас в персидском стане.  О-о,  какой переполох
был!  Огонь веселился,  как сумасшедший, камни трещали. Может, еще где порох
спрятан,  но персы умные, шакалы, на более важное берегут, а нас и так скоро
успокоят. Но и мы свое дело хорошо знаем: если не удастся отбить Жинвальскую
крепостцу,  хотим не только как можно дороже отдать свои жизни, но и еще как
можно больше уложить врагов!.."
     Поправляя черную  повязку,  что  всегда  выдавало его  взволнованность,
Матарс  задерживал взор  на  каждом из  убитых кизилбашей,  тесно  покрывших
своими  телами крутой скалистый отрог:  вот  этот  красноголовый никогда уже
вновь не  ворвется в  грузинский город,  этот не посягнет на честь грузинки,
этот вот не осквернит храм,  увенчивающий гору,  этот не испоганит источник,
журчащий в  кизиловых зарослях,  а  этот не  оросит кровью глехи колосящуюся
долину,  которая  веселит  сердце  пышным  летним  убранством  и  оглашается
грустно-нежным весенним напевом.
     Позади  "барсов"  белела  полуразрушенная башня,  громоздились  обломки
стен,  руины церковки.  При  малейшем дуновении ветра вздымалась известковая
пыль и стелилась по отрогу едкой завесой.
     Накануне обозленный сопротивлением картлийцев минбаши  приказал стереть
догладка крепостцу.  Персидские пушки били по ней беспрерывно,  пока заметно
не  уменьшилось число ядер.  Поэтому сарбазам велено было  овладеть стенами,
прибегнув  к  осадным  лестницам.  Как  одержимый,  Нодар  схватил  огромный
неотесанный камень, выбитый ядром из угла башни, высоко поднял обеими руками
и   с   силой  швырнул  на  головы  карабкающихся  кизилбашей.   Дружинники,
подхватывая каменные глыбы,  устремились к пролому. Вопли, стоны, проклятия,
брань заглушались грохотом обвала.  Потом замелькали сабли с  изречениями из
корана и легкие шашки с изображением барса. Началась ожесточенная рубка...
     Матарс клинком указал друзьям на  высившуюся перед  ними  древнюю стену
"Седды Искендер" - "Преграду Александра", тянувшуюся отсюда по горам вдаль к
Тианети.  У  подножия стены один за другим разгорались костры,  и вокруг них
теснились  сарбазы.   Значит,   минбаши  решил  отдышаться,  а  с  рассветом
обрушиться на развалины крепостцы и истребить последнюю горстку защитников.
     Пануш саркастически улыбнулся:
     - Минбаши принимает себя за кота,  а  нас за мышей.  Придется напомнить
неучтивому,  что мы  "барсы".  Ведь на  каждого из  нас приходится не больше
двадцати врагов.
     Темнота  быстро  просачивалась  в  ущелье.  Багровые  языки  персидских
костров судорожно дергались в сумраке,  а вершины арагвских скал покрывались
красными бликами  заката.  "Барсы" и  Нодар  продолжали стоять  на  обломках
стены, точно боясь, что если они сойдут, то тотчас нахлынут персы. Три бурки
покорно лежали у  ног  картлийцев,  сурово наблюдавших за  огненным кольцом,
смыкавшимся вокруг Жинвальской крепостцы.

     Ожесточенным  схваткам  в   ущелье   Хевсурской  Арагви  предшествовало
множество  событий.  Пока  Хосро-мирза,  пробившийся из  Ксанской  долины  в
Тбилиси  с  сильно  поредевшим персидским войском,  обдумывал  с  Шадиманом,
какими  средствами вынудить  князей,  напуганных "летучей" войной  Саакадзе,
взяться  за   оружие   и   пополнить  своими   фамильными  дружинами  войско
царя-мохамметанина Симона,  а Саакадзе, решивший превратить Самцхе-Саатабаго
в новый рубеж борьбы,  тоже стремился пополнить поредевшее азнаурское войско
новыми отрядами ополченцев,  Матарс,  Пануш и Нодар,  претворяя в жизнь план
Саакадзе,  пытались  очистить  от  персов  Жинвальский мост,  дабы  овладеть
подступами к  Хевсурети.  После отчаянных схваток "барсы" уже  считали,  что
сквозная башня на правом конце моста в их руках.  Но совсем неожиданно Зураб
Эристави, разгадав намерение Саакадзе, послал гонца, арагвинского сотника, к
минбаши,  оставленному Хосро-мирзой в Душети,  с повелением стеречь Арагви и
не  пропускать к  хевсурским ущельям ни одного саакадзевца:  ни конного,  ни
пешего,  ни  живого,  ни  мертвого.  Прибыв  в  Душети,  араг