а на Тереке том есть не то город,  не то область,  не то
место такое...
     - Тюмень по названию?
     - Тюмень.  А во той Тюмени собрался,  мол, вольный люд, опричь солнца и
звезд никого над собой не признает. А рядом с Тереком владеет горами шавкал,
мечети разные в его Тарках.
     - Слыхал. Крепкий город.
     - Ну и ладно,  что слухом богат. А у моря Каспицкого хозяина нет, гуляй
по нему -  хоть на руках ходи, лишь бы смел был да силен. И жизнь тогда меда
слаще, рай первозданный!
     - Без боярина с кнутом и без плети с попом!
     - Эге.  Ну  вот и  подались казаки Черленого яра на замен.  "Грянем,  -
говорят,  -  братцы,  веселее!"  Поднялись всей  станицею и  айда в  дальний
путь-дорогу.  Долго ли,  коротко ли, дождались весеннего донского половодья,
грянули на Волгу,  а по ней, матушке, на приволье Каспия, а там - на Тюмень.
Осмотрелись:  место ровное, никем не занятое, камыши, разливы, и горы возле.
Подались вверх по Тереку,  к  Пятигорью,  подружились подарками да чарками с
черкесами...
     - Только девки у них не толще камыша, как сабля сгибаются.
     - Оно и сподручнее:  хочешь -  гнешь,  хочешь -  жмешь.  И выходит, что
обосновались там,  где Аргунь впадает в  Сунжу.  И  не зазря:  Русь к  горам
придвинули.
     - Чуешь, стрелец, - закончил Среда, - как лихой казак гребень оседлал?
     - Чую,  -  ответил Меркушка, приблизив к себе пищаль, на которую искоса
бросал  завистливые взгляды Хорунжий,  -  а  только до  казака горы  к  Руси
тянулись.     Сказывал    мне     про     родича     своего     пятисотенный
Овчина-Телепень-Оболенский:  двенадцать веков спустя после явления на  землю
Христа князь Юрий Боголюбский пожалован был  в  мужья царице грузинцев.  Бог
дал, до вас хаживали.
     - Эге!  Опись лет нам ведома, - согласился Бурсак, - а коли бить чохом,
так на: пятнадцать веков спустя после сам царь Грозный Иван дочь черкесского
князя Темрюка в жены брал.
     - То-то и  оно!  И  взапрямь выходит,  что не вы первые пять гор к Руси
приладили.
     - А что ж из того? Ты-то за казаком попер, а? - лениво протянул Герасим
Белый.
     - Сам казаковал!
     - Эге!  А твоя овчина не прибавила тебе чина,  - усмехнулся хорунжий, -
иль бо ума!
     - Умом не одалживаюсь! Продолжай бачить.
     - Добре.  А твои сказитель тебе не сказывал, как Грозный Иван на Тереке
крепость ставил?..  А  султан  турецкий как  взъерепенится да  как  загрозит
Москве войной тяжелою.  А корил тем,  что соорудил царь Терскую крепость при
слиянии Сунжи с  Тереком.  Ну,  и поспешил царь устранить войну:  страшился,
ежели  турок верх  возьмет -  поднимется на  Русь  татарва и  астраханская и
казанская.  Послал царь дары в Стамбул,  наказав послу молвить султану,  что
"так,  мол,  и  так,  желая быть с  тобою вперед в  братстве и любви,  мы-де
показали братской любви знамя -  город с  Терека-реки из  Кабардинской земли
велел грозный царь  снести и  людей своих оттуда свезти в  Астрахань".  А  в
убытке султан остался.  Можно молодцу стреножить коня  в  степи,  полет орла
пресечь стрелой,  но  не взнуздать судьбу ни окриком,  ни угрозой.  Пришли в
году  тысяча  пятьсот  семьдесят девятом с  Дона  казаки  и  взамен  Терской
крепости врубили в устье Терека укрепленный городок Тюмень,  или Терки. И не
мог уже босфорский ятаган сдержать наших коней.  Вот и  выходит:  мы  горы к
Руси придвинули.
     - Сказывал мне  еще пятисотенный,  что-де  тому,  почитай,  шестнадцать
веков спустя после явления...
     - Да ну тебя к  лешему!  -  вскрикнул Среда.  -  Вот цепкий!  Да казаки
задолго до Христа оседлывали беса.  Як выскочит из преисподней,  да выхватит
хвост свой,  да  зачнет горы,  будто шашкой,  хлестать,  -  аж дым из камней
повалит. Тут казак и хвать беса на аркан да башкой в дымящую дыру, и як даст
пинка в зад - не поминай лихом!
     Казаки дружно захохотали. Меркушка сидел насупившись.
     - Ты,  стрелец,  не перечь,  куды царям до вольных казаков!  -  смеялся
Каланча.  -  Цари как начнут друг к  дружке послов засылать да  парчой глаза
слепить. А казак без хитрости: захотел - ты цел; захотел - хлоп на прицел!
     - Ладно,  -  отмахнулся Меркушка,  -  расписал дугу,  а конь - серый! А
врагов Руси ты чем потчевать будешь? Медом?
     - Для врагов Руси у нас пощады нет. А только зипуны у нас серые, да умы
бархатные,  - наставительно проговорил Каланча, носком сапога вороша золу, -
потому и  нет  для  казака ближе друга,  чем гурда вострая и  пищаль бойкая.
Ходил я с ними на сине море,  на Черное, охотиться, на Кум-реку, на Кубань -
ясырей добывать, на Волгу-матушку - рыбку ловить, под Астрахань, на низовье,
- за добычею, в Сибирь - пушистых зверей пострелять.
     - В  Сибири,  сказывают,  медведь в  татарской шапке лапой мед со звезд
сгребает.
     - Эге,  сгребает... Мой прадед бачил... - И хорунжий бочком перекатился
на левую сторону.
     Меркушка спокойно переложил пищаль на правую сторону.
     Хорунжий обозлился:
     - Да что ж така за цаца? Пальцем не тронь! Уж пищаль твоя не заворожена
ль накрепко?
     - Заворожена...  как прилажусь да садану огнем, так с медведя татарская
шапка сиганет зайцем.
     Казаки  захохотали так  дружно,  что  и  Меркушка,  не  выдержав,  тоже
прыснул.
     Выпили еще, крякнули, Вавило провел по усам.
     - Уступи-ка, стрелец, пищаль, папаху цехинов отмерю.
     - Не продается,  - Меркушка переложил пищаль на другую сторону. - В ней
душа, а не железо. Она - звезда путевая. А кто сворует, сшибу!
     - Вот навалился, бесов сын! - хорунжий приветливо взглянул на Меркушку.
     Меркушка ударил шапкой о колено, сбивая пыль.
     - К воеводе пора... Челом бью!
     - На доброе здравье! - пожелали казаки.
     Белый  поднялся  на   вышку  и,   словно  степной  орли