дну  линию
свелись соболиные брови, с жадным любопытством рассматривают Метехи. Молодые
ханы  в  парчовых кефсах  и  при  саблях,  угрюмые евнухи в  темных халатах,
карлики  в  обезьяньих  шкурах,  вереница  стражников  с  высокими  копьями,
образующими  двигающуюся  решетку,  сопровождают из  Тбилисской  крепости  в
Метехский замок гарем Исмаил-хана.
     Отдельной  группой,  на  конях,  обвешанных  побрякушками,  следуют  за
караваном князья,  княгини  и  княжны,  "имевшие  -  по  словам  Шадимана  -
неосторожность несколько лет назад впорхнуть в  крепость за  царем Симоном".
Многие  поблекли,   как  цветок  в   Аравийской  пустыне,   многие  с  тоски
состарились,  как  роза  без  воды.  Совсем  молодые оплакивали погибшую под
чадрой юность...  И сейчас,  миновав ворота Метехского замка,  они ликовали,
сбрасывая ненавистное шелковое покрывало. Как воскресшие, они славят солнце,
слегка щурясь от  слишком яркого света.  Снова  увидят они  родных,  друзей,
снова поплывут в картули, притворно уклоняясь от преследующего витязя, снова
станут  воодушевлять охотников  чарующей  улыбкой.  О  господи,  как  ужасен
персидский рай!
     - О господи,  -  недоумевающе пожал плечами Шадиман,  -  почему женщины
отвергают спасительное покрывало?  Посмотри, мой царь, бутоны превратились в
розы,  а розы обратно в бутоны,  но уже без лепестков.  А вот княгиня Натиа!
Совсем  осенней  тхемали стала;  ей  бы  я  посоветовал дразнить воображение
мужчин, прикрывшись двумя чадрами.
     - Я знал одну, - вздохнул Хосро, - ей годы приносили только победы. Она
подобно алмазу: чем дольше шлифуешь, тем больше сверкает.
     - Как зовется подобное чудо?
     - Княгиня Хорешани, дочь князя Газнели.
     - Ты, царевич, хочешь сказать, жена азнаура Кавтарадзе?
     - Я бы не отказался от радости забыть эту фамилию.
     - Почему?  Кажется,  азнаур  оказал тебе  своевременную услугу,  пустив
стрелу в  дикого козла.  Такая удаль дала тебе возможность преподнести козла
удивленному "льву  Ирана".  -  И  Шадиман,  будто не  замечая неудовольствия
Хосро,  продолжал язвительно отплачивать царевичу за метехские привидения. -
Говорят,  мой царевич, после случая с козлом шах удвоил свою благосклонность
к тебе.
     - Вижу,  мой Шадиман, твои лазутчики не страшатся отвесных скал, откуда
могут свалиться даже слишком зрячие.
     Покоробленный  намеком,   Шадиман  подумал:   "Пожалуй,   не  следовало
напоминать мстительному Багратиду  неприятное ему".  Хорошо,  радостный крик
пожилой княгини Вачнадзе вовремя оборвал разговор.
     - ...Смотри, Халаси, царевич Хосро! Благородный Хосро! Любитель пиров и
состязаний! Царевич, приветствуем и восхищаемся!
     - Узнала!  -  засмеялся Хосро.  -  Еще при моем отце блистала. От такой
даже каменная стена не укроет. А Халаси - дочь?
     - Ради дочери и поскакала в крепость,  - воспользовался Шадиман случаем
изменить разговор, - думала, царь удостоит внимания.
     - Напрасно думала,  я с шах-ин-шахом породнюсь,  - высокомерно произнес
Симон.
     Сутолока.  Суматоха.  Галдящим табором жены  и  наложницы Исмаил-хана и
наложницы молодых ханов  подымались по  лестницам в  приготовленные для  них
помещения.
     Одно радовало Шадимана:  Исмаил-хан  через пятницу выступает в  Телави,
откуда уже  бежал Теймураз,  и  забирает с  собою свое  пестрое стадо...  "А
княгини?..  Как  только явится возможность,  разбросаю по  замкам...  родные
соскучились...  Метехи  следует обновить свежими красками и  свежими розами.
Гульшари поможет.  Необходимо и  молодых князей знатных фамилий пригласить в
свиту царя -  пусть учатся придворному притворству,  проискам и  преданности
царю... вернее, мне, Шадиману".
     Двухдневный пир в честь "воскресших" княгинь, или, как говорили княжны,
в  честь снятия чадры,  прошел шумно.  В  гареме тоже  пиршество.  Персиянки
сияли,   позванивая  золотыми   браслетами  на   ногах,   розовеющих  из-под
чапчура-швльвар:  наконец  в  Телави  у  них  будет  свой  эндерун -  дворец
Теймураза, и они вздохнут свободно, зажив привычной жизнью Исфахана.

     Еще Метехи спал,  изнемогший после плясок, пения и обильного пиршества,
как в покои Шадимана ворвался взволнованный чубукчи. Он имел право тревожить
князя в часы сна или раздумья.
     - Мой светлый князь!  - закричал чубукчи. - Скорей! Тбилиси как смола в
котле кипит!  Посередине площади майдана в землю вбит шест,  а на нем голова
минбаши Надира, сына советника шаха Аббаса, отважного из отважных Юсуф-хана!
     Шадиман вскочил,  схватил перстни и,  сбегая по лестнице и нанизывая их
на  пальцы,  чуть  не  столкнулся с  взволнованным Хосро.  Царевича разбудил
Гассан, теперь испуганно выглядывавший из-за мраморного тура.
     Взлетев на коней,  Хосро-мирза и  Шадиман в сопровождении оруженосцев и
телохранителей помчались к майдану.
     Кажется,  в домах ни одной души не осталось. Площадь, прилегающие к ней
улочки,   громоздящиеся  одна  на   другую  крыши  были  запружены  народом.
Неумолчный гул до краев наполнял майдан. Сосед не слышал соседа.
     Вдруг толпа шарахнулась