. В этом мне, сам того не подозревая, помогает Шадиман...
Тебе советую, пока не поздно, скачи в Ананури, дорога в горы моими азнаурами
очищена.  Уговори Зураба помочь своему тестю.  А  если там Нестан-Дареджан и
царица,   пусть   тоже   требуют.   Возможно,   капля   совести  осталась  у
корыстолюбивого арагвинца, тогда должен помочь.
     - А  ты,  Моурави,  не  против ли  Зураба готовишь удар?  Твоя  стоянка
слишком близка к его пределам.
     - Не совсем против арагвинца,  его время придет.  Я  жду более крупного
зверя...  Не  нравится мне тишина у  горцев,  не  допускаю,  чтобы ко мне на
помощь не  рвались.  Выходит,  бессильны...  или  им  уже  преградили путь в
Картли.  Но кто?  Зураб?  Хосро? Может, совместно? Видишь, мой доброжелатель
князь Джандиери, какое трудное положение у горсточки азнаурских дружин.
     - До Кахети,  Моурави, дошло, что князья Мухран-батони и Ксанский Иесей
с тобою.
     - Благодаря предательству Зураба война так  развернулась,  что им  едва
хватит войска личные владения отстоять...  Но все же и мне уделяют внимание.
Мирван  проходы  к  Картли  от  Иса-хана  обороняет,  а  остальные  мухранцы
разбрелись  по  своим  крепостям  и  сторожевым  башням.   К  большой  войне
готовятся:  думают,  Зураб  на  них  нападет.  У  Ксанских Эристави такая же
забота...   Остальные  князья,   тебе,   думаю,  известно,  сейчас  за  свое
предательство ферманы на неприкосновенность замков получили от Хосро-мирзы.
     - Где,  где  были глаза у  князей Кахети?  Где их  разум?  Почему тобою
пренебрегли?  Такого Моурави упустить!  Но ты,  Моурави,  не в опасности ли?
Почему не  спасаешь себя?  Семью?  Ведь не  сможешь без дружин противостоять
Иса-хану.
     - Смогу и против Хосро-мирзы.  Воевать надо не только оружием,  как ты,
князь, в этом убедился, но и хитростью.
     - В  бешенство можно не только собак привести.  Увидишь,  дорогой,  как
начнут кусать друг друга князья.  Такое низвергнется, что всемирный потоп им
дождичком покажется! - И Дато, до сих пор молчавший, заразительно засмеялся.
     - Я другое посоветую,  -  стукнул Даутбек по рукоятке клинка:  -  Пусть
богоравный у  первосвятителя войско требует.  Не кто иной,  как святой отец,
мог  разобщить  нас,  -  значит,  хотел  или  нет,  но  содействовал  персам
уничтожить Кахети.
     - Выходит,  и  Картли...  -  вздохнул Джандиери.  -  Вот  что порождает
трусость!  Я  собою возмущаюсь;  ведь знал,  и  днем и  ночью знал!..  А что
теперь? Картли не устоять! Значит - и Кахети!
     - Пока целы.
     - Еще  то  скажи,  Даутбек,  -  твердо проговорил Дато,  -  много труда
положат персы, много сарбазов на грузинской земле ляжет, - а еще неизвестно,
достигнут ли  той  победы,  какую ждет шах  Аббас.  Мы  дешево свою жизнь не
отдадим.
     - Есть победы хуже поражения,  -  добавил Саакадзе,  - такую уготовал я
Симону Второму...  Ручаюсь тебе,  князь, два года он у меня пробудет подобно
крысе в  мышеловке.  Тбилиси для него хотя и  обширная,  но все же башня для
больших преступников... С персами дружит, их волю выполняет - значит не царь
грузин!
     Невольно поднялся князь Джандиери и стоя,  с уважением и даже робостью,
слушал Моурави.  Теперь яснее,  чем когда-либо,  он понял,  что потерял царь
Теймураз в лице Георгия Саакадзе.
     По совету Саакадзе Джандиери выехал в Ананури... Солнце багровым диском
легло на верхушки гор.  Было тихо -  ни урчания зверя,  ни пения птиц.  И от
этой  невыносимо тяжелой тишины страх  охватил князя.  Ему  казалось:  лежит
Грузия в обломках, покрытая багрово-кровавой персидской чадрой.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

     Копыта чьих  только коней  не  стучали о  плиты каменного двора Метехи!
Въезжали в главные ворота надменные владетели, торопясь соединиться с царем,
дабы встретить на поле брани врага, или спеша к царю на пир, на охоту, или у
гроба печалиться,  а иногда и радоваться... Въезжали чужестранные послы, тая
в   себе  хитрость  или   тревогу...   Въезжали  знатные  путешественники  в
удивительных одеяниях,  услаждая царя рассказами о  скитаниях по  морям и  о
жизни  в  чужеземных  странах.  Въезжали  и  важные  купцы  в  тюрбанах  или
остроконечных шапках,  раскладывали  перед  разгоревшимися глазами  цариц  и
княжон драгоценную парчу,  бархат, шелка, рассыпая бледно-розовый жемчуг или
тонкие  изделия.  Въезжали  атабаги  Самцхийский и  Лорийский,  в  блестящих
одеяниях, заносчивые и высокомерные, - они хвастали покровительством султана
и  своей независимостью...  Въезжали и  суровые монахи,  повествуя о чудесах
господних... Но никогда не въезжали...
     Нет!  Нет! Тбилисцы, толпящиеся у наружной стены Метехи, не ошиблись: в
главные  ворота  Метехи  въезжали жены  и  наложницы Исмаил-хана.  Верблюды,
разукрашенные бусами и пестрыми кисеями, немилосердно звеня колокольчиками и
бубенцами, покачивали на горбах нарядные паланкины.
     Удивленные конюхи,  чубукчи,  нукери, стольники и множество других слуг
толпились на каменном дворе, непривычно бездействуя, а потому покрикивая, не
зная на кого.
     Скрытые густым плющом, как зеленым занавесом, царь Симон, Хосро-мирза и
Шадиман расположились на резном балкончике, наблюдая за караваном.
     Колышется легкий шелк  пирханы;  чуть приоткрыв чадру,  сквозь сетчатую
вышивку "джерам-ханум" миндалевидными глазами,  над  которыми в