аллаху,  могут проклясть, особенно этот,
такой страшный. Вероятно, темный шрам на шее у него от веревки, когда шайтан
тащил его к себе.
     В ожидании приезда Джафар-хана Папуна бродил по знакомому ему Исфахану,
приближался к  дому,  где  жил Георгий Саакадзе...  Паата!  Тут они навсегда
расстались. Папуна спешил прочь от этого места и вновь к нему возвращался.
     Дом стоял запертый, ибо шах решил в нем истязать пойманного Саакадзе...
А  вот  башенка,  отсюда любил  Паата  смотреть на  звезды.  Вновь  и  вновь
возвращался Папуна к  великолепному дому,  где  выросли дети  Саакадзе,  где
состарился  душой   он,   Папуна  Чивадзе,   верный  спутник  великого,   но
беспокойного Моурави.  Папуна  вздохнул,  вспоминая,  какую  борьбу пришлось
вести ему с  Георгием,  прежде чем добился от  него разрешения на  поездку в
Исфахан.  Отпуская Папуна,  Георгий посоветовал ему посетить итальянца делла
Валле и обратить внимание на русийское посольство: какие дела - торговые или
военные -  волнуют сейчас единоверцев.  Не  мешает заметить:  так ли  бурлит
исфаханский майдан, как до Марткобской битвы... Вообще почему-то неугомонный
Моурави стал интересоваться не только своими, но и вражескими майданами. Что
делать:  когда  шашка  стынет  на  стене,  руки  тянутся  к  аршину.  Папуна
прислушался,  тягостное молчание исходило от когда-то шумного дома Саакадзе.
Даже птиц не было - их разогнали. Сад покоился под зеленым саваном... Папуна
горестно махнул рукой и поспешил прочь.
     На этот раз он вовремя подошел к мозаичным воротам.  Молодой хан Джафар
с друзьями поворачивали коней к подъездному своду. Суетились слуги и стража.
Распахивались решетчатые створы.  В  суматохе Папуна протиснулся к  хану и с
криком:  "Послание от аллаха",  -  бросил Джафару свиток, запечатанный синим
воском.
     Джафар изумленно обернулся,  но  вестник неба бесследно исчез.  Молодые
ханы хохотали: наверно, аллах шлет свое одобрение желанию Джафара попировать
с друзьями после удачной охоты.
     Но едва Джафар вскрыл печать и  прочел первые строки,  как стремительно
бросился в покои отца...
     Родители Караджугая были  христиане,  и  потому  за  высокой  глазурной
стеной  шла  совсем  необычная для  знатных  ханов  дружная  семейная  жизнь
Караджугая с  его  первой женой  Гефезе,  тремя сыновьями и  двумя дочерьми,
прижитыми с нею за долгие счастливые годы. Гефезе полновластно распоряжалась
гаремом,  евнухи боялись ее  больше,  чем  хана.  Совершенно свободная,  она
уходила,  к кому хотела и куда хотела и брала с собой, кого желала. Была еще
одна законная жена у Караджугая, взятая по настоянию шаха Аббаса. Окруженная
роскошью,  вторая жена не  очень огорчалась равнодушием к  ней супруга.  Она
беззаботно носилась по ханским гаремам, жадно вслушиваясь во все разговоры и
сплетни гаремных красавиц.  По  настоянию опять-таки  шаха  и  во  избежание
насмешек,   Караджугай  и   Гефезе   порешили   пополнить  гарем   тридцатью
наложницами.  Караджугай щедро  одаривал всех  обитательниц своего  гарема и
сквозь  пальцы смотрел на  их  чересчур привольную жизнь.  Наложницы хотя  и
находились под надзором евнухов,  но ухитрялись подыскивать тысячи предлогов
для  выезда  из  дворца.  То  их  тянуло  в  Кайсерие  купить  браслеты  или
благовония,  то индийские купцы привезли новые ткани,  то наложницы шахского
Давлет-ханэ  в  гости к  себе  приглашают.  Но  особенно часто они  посещали
гадалку,  пользовавшуюся особым  покровительством начальника  феррашей.  Эта
ханум однажды предсказала шаху  удачный исход битвы с  турками,  которую шах
уже считал проигранной. Гадалка жила в красивом домике, утопающем в цветах и
окруженном высокой изразцовой стеной. Ее нередко посещали знатные персиянки,
желая узнать свою  судьбу.  Но  на  майдане шептались,  что,  кроме главного
входа, оберегаемого двумя суровыми евнухами, имелся еще тайный, в саду, куда
проскальзывали богатые молодые ханы и купцы.
     Однажды Джафар сказал:
     - Не  считаешь ли  ты,  мой  благородный отец,  что твои хасеги слишком
часто направляют свои розовые носилки к ханум-гадалке?
     - Пхе! - добродушно усмехнулся Караджугай. - Когда им исполнится по сто
лет, они уже все будут знать.
     Караджугай спокойно играл с Гефезе в нарды, когда дверь в комнату шумно
распахнулась  и  Джафар,   задыхаясь,  кинулся  к  отцу,  но,  увидев  мать,
почтительно приложил руку ко лбу и сердцу. Она обняла любимца, поцеловала и,
смеясь, спросила: "Какая пчела нажужжала ему такое нетерпение?" Тем временем
Караджугай углубился в  чтение свитка.  Мужественное,  приятное лицо хана то
хмурилось,  то  вспыхивало гневом.  Погладив шрам на  щеке,  он повернулся к
Гефезе.
     - Аллах  свидетель,  тяжелый груз  мыслей  придавил меня,  как  ноша  -
верблюда. Посоветуй, умная Гефезе.
     - Слушаю и повинуюсь! - Она пододвинула хану груду подушек.
     Расправив  широкие  рукава   алтабасового  халата,   Караджугай  удобно
расположился на  подушках и,  скрывая волнение,  стал  читать описание жизни
Луарсаба после отъезда из Гулаби Джафар-хана.
     То  и  дело  Гефезе прикладывала к  глазам расшитый бабочками платочек.
Сидя на  ковре,  молодой хан все ниже опускал голову,  покусывая шелковистый
ус. Он любил Луарсаба и ненавидел Али-Баиндура. О, какое наслаждение вонзить
ханжал в сердце гиены!  Но шах-ин-шах ценит свирепо