д
московским флагом поплывут корабли мимо берегов гилянских в глубь Персии.
     Вот  почему так  спешно прибыли в  Исфахан Коробьин и  Кувшинов.  Кроме
торговых дел,  им  поручено вести разговор о  грузинских царствах.  От  царя
Теймураза сидел в Москве послом игумен Харитон.  Сидел долго, выжидательно и
добился-таки  царского приема.  Царь  всея Руси соблаговолил взять под  свою
защиту  царей  Иверии,  передал  игумену три  ответных послания и  обнадежил
добиться от  шах-аббасова величества отказа  от  новых  вторжений в  пределы
Грузии.
     В  ожидании  второго  приема  Коробьин описывал шахский  стольный город
Исфахан.  Он, не спеша, диктовал дьяку: "...рожь кизилбаши считают ни во что
и не сеют ее. А для корма коней пользуют резку из рисовой соломы..."
     Хозяйские наблюдения прервал  приход  католического монаха.  Посольский
толмач  Семен  Герасимов перевел приветствие "трудящимся во  славу  церкви и
процветания христовых царств".
     Послы сдержанно ответили,  что царь-государь всея Руси печалится о всех
христианских царях.
     - Санта  Мария!  Почему же  с  нехристями дружбу,  как  полевой кафтан,
крепкими нитками  сшиваете?  -  удивился монах,  слегка  коверкая персидскую
речь.
     - Дружба торговая - не церковная.
     - Но божия...  Во славу девы Марии каждый купец молит творца ниспослать
ему  прибыльное дело,  а  по-мирскому  сказать  -  помочь  выгоднее обмануть
ближнего,  за  что обещают светлейшего престола смиреннейшим слугам вклады и
толстые свечи...
     Коробьин  и  Кувшинов,  выслушав озорной  перевод,  так  и  застыли  от
изумления. Посол подозрительно оглядел католика:
     - Ты кому бьешь челом - богу али сатане?
     - Повинуюсь истинному наместнику Христову. Поэтому и проник в настоящий
смысл вашего, особого приезда в Иран, ибо не только о торговой дружбе будете
плести разговор с шахом, но и о военном союзе против турок, а турки грузинам
дружбу и военную предлагают и торговую.
     - Непригоже грузинцам против единоверной Руси идти!
     - Санта Мария!  А  пригоже оставлять в  пасти "льва Ирана" единоверного
царя?
     - О его царском величестве Теймуразе говорить нам наказал патриарх всея
Руси святейший Филарет.
     - Я не о Теймуразе вспомнил,  он,  слава Христу, не очень понадеялся на
серебряные трубы ангелов и  скрылся в  турецкую крепость.  Я  господ высоких
послов о  другом царе грузинцев вопрошаю:  на  сколько аршин протянется ваша
забота о  царственном брате  во  Христе?  Будете ли  плести разговор о  царе
Картли - Луарсабе?
     Коробьин насупился, по его щекам полыхнул огонь румянца.
     - А вам, католикам, какая печаль?
     - Господин высокий посол,  большая. Святейший папа наш милостиво решил,
если  вы  отступитесь от  единоверного царя,  самому выполнить богу  угодное
дело: предложить светлому Луарсабу освободить его от плена персидского, но с
тем,  чтобы царь  принял римское учение,  повелел своим чадам последовать за
ним по  спасительному пути,  ибо римская церковь пришлет в  Иверию не только
епископов, но и воинскую силу.
     Если  Коробьин в  Москве понял  намек  Филарета:  не  очень  настойчиво
добиваться  освобождения  картлийского  царя,   то   сейчас,   обеспокоенный
предупреждением католической миссии,  сухо заявил,  что прибыл он в  Исфахан
именно по  этому важному делу.  Не может патриарх всея Руси спокойно взирать
на  страдания  христианского царя,  а  католикам не  пристало  поучать  бояр
государевой думы.
     Монах поднялся. Он передаст отцу Тхадео беседу с благочестивыми послами
и еще раз придет к ним после вторичного приема московитов шахом.  Тогда папу
римского осенит святое небо,  и  он  вызволит из  неволи царя-мученика,  ибо
сказано: на каком осле скачешь, того и погоняй.
     Впрочем,   это  изречение  Папуна,   так  как  это  был  он,   произнес
по-грузински.   Оставив  толмача  озадаченным,  усмехающийся  азнаур  плотно
надвинул капюшон и вышел из посольского дома.
     Он  похвалил себя  за  умелое подражание разговору делла Валле.  Судьба
благоприятствует дервишу и монаху.  Теперь он спешил к Исмаилу, деду Керима,
где  тайно  жил  и  переодевался.  Надо  снова превратиться в  дервиша.  Еще
неизвестно, во скольких масхара должен он перевоплощаться, пока не выберется
из благословенной пасти "льва Ирана"!

     Два  дня  Папуна  подстерегал молодого Джафар-хана  у  мозаичного входа
мраморного  дворца  Караджугая.   Слуги  сказали  дервишу,  что  щедрый  хан
отсутствует: занят погоней за дикими козлами.
     Папуна колебался.  Пойти прямо к  Караджугаю?  Но  прозорливый хан даже
Вардану не совсем поверил.  Можно погубить многое. На кого Тэкле оставить? А
бедная Нестан?  Этот волчий хвост,  Зураб,  думает о ней меньше, чем пчела о
шашлыке...

     Полный раздумья,  Папуна кружился у  двора хана,  все  больше возбуждая
неудовольствие слуг, не решающихся его прогнать. Назойливость дервишей вошла
в поговорку,  но они стоят близко к