|
ане купить, что
глазам понравится. А это тебе на память, дорогая Гулузар, о моем посещении!
- И, надев на палец пораженной наложнице рубиновый перстень, поспешно
покинула домик.
В проточной воде аквариума дремали причудливые рыбки, догорали
светильники, а сон все еще не смежил пушистых ресниц Тинатин. Завтра
предстоит серьезный разговор с благородным Сефи. Хорошо ли поступает она? Но
ради сердечной раны одной женщины нельзя ставить под угрозу царство... Два
царства! Жестокий с детства Сэм не должен наследовать великодушному Сефи...
Да хранит влахернская божья матерь трон Сефевидов от изверга, ибо что
станется тогда с Грузией, вечной приманкой Ирана?
На другое утро, гуляя с сыном, Тинатин задушевно расспрашивала его: так
ли он счастлив с черкешенкой, как в первые годы?
- Вполне счастлив, огорчает меня лишь непонятный характер Сэма.
- О нем мой разговор с тобой, любимый Сефи. Сядем в тень, - Тинатин
опустилась на скамью, окруженную кустами роз, сорвала одну, вдохнула аромат
и приколола к груди Сефи.
Он опустился у ее ног, любовно гладя руки матери, целуя концы легкой
шали.
- Я слушаю тебя, лучшая из лучших матерей.
Тинатин осторожно заговорила об обязанностях знатного мужа в Иране, о
законах, которые не следует забывать. Многое может быть тяжело, но немногое
можно выставлять напоказ:
- Я знаю, мой любимый Сефи, ты счастлив, но... уже все шепчутся - слава
аллаху, пока тихо, - Сефи-мирза, как христианин, одной женой
довольствуется... Пусть сохранит тебя и меня небо от такого подозрения шаха.
- Да сохранит! - вздрогнул Сефи. - Ты хочешь сказать, моя замечательная
мать, что я должен взять вторую жену?
Тинатин молчала, ей было тяжело нанести удар в сердце не только
черкешенке, но и обожаемому сыну.
- Аллах видит, как трудно будет объяснить все Зюлейке... Каждое утро,
открывая глаза, она шепчет: "Будь благословен наступающий день, я и сегодня
единственная жена у возлюбленного".
- Зюлейка не смеет ревновать - четыре года владела она всецело твоим
сердцем, только мои усилия охраняли ваше ложе... Но ты не христианин, кому
церковь предписывает единобрачие.
- Я всегда преклонялся перед чистотой законов Христа...
Тинатин испуганно прикрыла ладонью рот Сефи и невольно оглянулась на
темнеющие кипарисы.
- Не тревожься, моя добрая мать, здесь у меня прислужницы все грузинки,
а евнухов я не держу - некого стеречь. Может, ты уже выбрала мне вторую
жену? Неужели третью дочь Караджугая?
- Нет, я не хочу роднить тебя даже с Караджугаем... Хочу еще на
несколько лет помочь Зюлейке остаться единственной женой.
- О моя замечательная мать, что ты придумала?
- Упросить шаха подарить тебе хасегу.
- Хасегу? Но разве это не то же самое? Хасега - женщина, а Зюлейка
ревнует меня даже к мраморным изображениям.
- С Зюлейкой я сама поговорю, пусть благодарит аллаха, что шах, уступая
моим просьбам, не повелел взять тебе в законные жены дочь Исмаил-хана,
сестру Юсуф-хана, дочь Эреб-хана и еще пятьдесят хасег, собранных купцами в
разных странах.
Сефи вскочил, учащенно дыша. Только теперь он понял, сколько труда
стоили матери эти четыре года его безоблачного счастья с Зюлейкой.
- Моя покорность тебе до последнего часа, лучшая из лучших матерей. Но
кто эта хасега?
- Мой выбор пал на Гулузар. Не красней, она чиста, как роза, которая
трепещет на твоей груди... Шах-ин-шах даже не видел ее и не увидит. Для тебя
берегла я голубоглазую Гулузар. Лишь предстала передо мною, я пленилась ее
красотой и скромностью. Гулузар предана мне, и знай, Сефи: от нее ты должен
иметь сына, - на том моя воля!
Сефи понял все и склонился к коленям матери. Нежно, как в детстве,
Тинатин, успокаивая его печаль, гладила шелковистые волосы.
Лениво перекликались розовые скворцы. Сад, насыщенный запахом
персидских цветов, дремал. Томил полуденный зной, и белая пена фонтана
казалась кипящим молоком.
Зашуршали листья, и выглянувшая Зюлейка беспокойно забегала глазами.
Тинатин поднялась, взяла обеими руками ее голову, поцеловала в дрожащие
губы.
- Верь, любимая дочь, моя нежность к тебе не иссякла, как не может
иссякнуть вода в море. Я сохраню тебе радостную жизнь с Сефи-мирзой, но
участь мохамметанки поистине тяжела. Смотри на меня, моя Зюлейка: у
шах-ин-шаха четыре жены и триста хасег, а я, при моей скромной красоте,
сумела сделать пребывание со мной властелина Ирана приятным, никогда не
надоедая слезами и жалобой, но всегда угождая изысканными изречениями,
лаская слух мыслями и веселой беседой в час еды. Хочешь любви возлюбленного
- будь всегда разнообразно приятной.
- Я внимаю тебе всем сердцем, госпожа моя, но... да свершится
предначертанное аллахом, пусть властелин неба защитит меня от горестных
слез.
Внимательно всматривалась Тинатин в черкешенку, удивляясь себе:
"Неужели раньше не замечала, - краси
|
|